— Как ты красиво одет. — Она погладила голубой шелк его рубашки. — Пуговки так и переливаются.
— Это перламутр. Славно, правда? — И он, повинуясь внезапному порыву, стащил рубашку через голову. — На, возьми. Она твоя.
Ниоба хихикнула и сняла свою рубаху из выцветшей зеленой шерсти. Зибен увидел, как напряжены соски ее 782 полных грудей, и заново ощутил возбуждение. Он протянул к ней руки, но Ниоба отскочила, прижимая к себе голубую рубашку.
— Нет. Сперва поговорим.
— Поговорим? О чем же это?
— Почему у тебя нет жены? У твоего друга есть. И ты уже старый.
— Старый? Тридцать четыре — еще не старость. Я в расцвете лет…
— У тебя плешь на макушке. Я видела.
Зибен запустил пальцы в свои светлые волосы.
— Плешь? Не может быть!
— Экий ты павлин, — засмеялась она. — Хуже женщины.
— У моего деда до самой смерти были густые волосы, а умер он в девяносто лет. У нас в роду нет лысых.
Ниоба надела голубую рубашку и вынула руку Зибена из его волос.
— Так почему у тебя нет жены?
— Ты пошутила про плешь, да?
— Нет. Почему нет жены?
— Трудный вопрос. Я знал много красивых женщин, но ни с одной мне не хотелось бы провести свою жизнь. Я люблю яблоки, но не хотел бы всю жизнь питаться только ими.
— Что такое яблоки?
— Плоды… вроде фиг.
— Плоды хороши для кишок.
— Вот-вот. Но не будем на этом задерживаться. Я хочу сказать, что мне нравятся разные женщины. Мне легко наскучить.
— Ты не из сильных мужчин, — грустно сказала она. — Ты боязливый. Много женщин — это легко. И детей делать легко. Труднее жить с ними, растить их. Трудно видеть, как они умирают. У меня было два мужа, оба умерли. Оба хорошие люди. Сильные. Третий муж тоже будет сильным. Даст мне много детей, чтобы кто-то из них мог выжить.
— Мне думается, жизнь состоит не только из того, чтобы делать крепких ребят, — криво улыбнулся Зибен. — Я живу ради удовольствий, ради внезапных всплесков радости. Ради неожиданностей. Довольно и без меня мужчин, которые делают детей и тупо влачат свою скучную жизнь в жаркой пустыне или в зеленых горах. Мир обойдется и без моих отпрысков.
Ниоба обдумала его слова.
— Мой народ пришел сюда с Ошикаем, перевалив через высокие горы. Они рожали детей, которые росли стройными и сильными. Они отдавали свою кровь земле, и земля питала их потомство. Так было тысячу лет. Теперь мой черед. Я обязана перед предками принести жизнь на эту землю, чтобы в тех, кто будет жить через тысячу лет, текла кровь Ниобы и ее пращуров. Ты хороший любовник, по-эт. Твои ласки вызывают у меня сладостную дрожь. Но сладостная дрожь — это легко, это я и сама могу. Я чувствую к тебе большую любовь, но я не выйду за боязливого мужчину. В Остром Роге есть один сильный воин. У него нет жены. Я, наверное, пойду к нему.
Зибену показалось, что его ударили в живот, но он заставил себя улыбнуться.
— Ну конечно, милая. Иди и рожай детей.
— Отдать тебе рубашку?
— Не надо. Она тебе идет. Ты в ней очень красива.
Она ушла, а он остался сидеть, полуголый, дрожа на холодном ветру. «Что я здесь делаю?» — спросил он себя. Надир с короткими волосами и заметной шишкой на лбу поднялся на стену и, не обращая внимания на Зибена, стал смотреть на запад.
— Красивая ночь, — заметил Зибен.
— Ночь эта будет долгой, — холодно произнес надир.
Зибен увидел, что в окошке гробницы мерцает свеча, и сказал:
— Все еще ищут.
— Нет, не ищут. Мой хозяин, Талисман, ушел с твоим другом в Гирагаст.
— Видимо, я тебя плохо понял. Нет такого места, Гирагаст — это сказки.
— Есть такое место. Их тела лежат на холодном полу, а души ушли в Гирагаст.
У Зибена пересохло во рту.
— Ты хочешь сказать, что они мертвы?
— Нет, но они ушли в царство мертвых. И вряд ли вернутся назад.
Зибен бросился в гробницу. Надир сказал верно — Друсс и Талисман лежали бок о бок на пыльном полу. Шаман Носта-хан сидел рядом. На крышке гроба горела свеча, размеченная черными чернилами на семь частей.
— Что тут творится? — спросил Зибен.
— Они отправились с Ошикаем спасать колдунью Шуль-сен, — прошептал шаман.
— В Пустоту?
— И еще дальше. — Шаман злобно посмотрел на поэта. — Я видел, как ты развеивал пергамент по ветру. А костяшки ты бросил в колодец?
— Да. Волосы я сжег, а кисет закопал.
— Вы, гайины, все мягкотелые. Шаошад заслужил свою кару.
— Он хотел вернуть Ошикая и Шуль-сен к жизни, объединить надиров. Не такое уж это страшное преступление.
Носта-хан покачал головой:
— Он хотел власти и славы. Да, он оживил бы тело Ошикая и даже душу в него вернул, быть может. Но чтобы жить, Ошикай нуждался бы в волшебной силе камней — он сделался бы рабом Шаошада. Спесь этого шамана привела к тому, что у нас больше нет камней, а земля наша лишилась силы. Вот гайины вроде тебя и топчут нас, как червей. Его стремление к власти обрекло нас на пятьсот лет рабства. Мучиться бы ему за это веки вечные.
Зибен сел рядом с шаманом!
— Вы не умеете прощать, верно?
Носта-хан улыбнулся, что бывало с ним редко.
— Наши дети умирают в младенчестве. Наших мужчин травят, как зверей. Наши селения жгут, людей убивают. И мы еще должны прощать?
— Чего же ты хочешь, старик? Чтобы надиры собрались в огромное войско и стали травить гайинов, как зверей, жечь их города и деревни, убивать их женщин и детей?
— Да! И это будет только начало, пока мы не завоюем весь мир и не покорим всех, кто живет в нем.
— Тогда вы ничем не будете отличаться от гайинов, которых ты так ненавидишь. Разве не так?
— А мы и не хотим от них отличаться. Мы хотим торжествовать над ними.
— Что, ж, это по крайней мере честно. Но скажи, зачем их понесло в Пустоту?
— Дело чести, — благоговейно произнес шаман. — Талисман — великий человек. Если б ему было суждено жить, он стал бы славным сподвижником Собирателя.
— А ему не суждено?
— Нет, — с грустью ответил шаман. — Я побывал во многих будущих, и ни в одном его нет. А теперь помолчи, мне нужно еще многое сделать.
Носта-хан достал из кисета два сухих листа и положил под язык. Потом растопырил свои костлявые пальцы и прикрыл ими глаза. Тела Друсса и Талисмана вспыхнули яркими огнями — пурпурным у сердца, ослепительно белым вокруг головы, красным на груди и животе, желтым на ногах.
Это было поразительное зрелище. Зибен молчал, пока Носта-хан не открыл со вздохом глаза, и лишь тогда спросил:
— Что ты сделал с ними?
— Ничего. Только сделал видимой их жизненную силу. Он могуч, твой Друсс. Видишь, насколько его зхи сильнее зхи Талисмана? А ведь Талисман редкий человек.
