Иллюзия владения ситуацией так и осталась её иллюзией. Орден усмехнулся и надел перстень.
- Тема. Расскажи мне о своей матери.
Маша опустила глаза: по испачканному в крови подолу её платья ползали серебристые пушинки. Одна почти добралась до колена, но вдруг сорвалась и покатилась вниз, по белому шёлку как по ледяному склону.
- Ты сделал ей очень больно.
Несколько пушинок собрались у носка её сапога из светлой кожи.
- Я всегда хотела выяснить, кто... а теперь поняла.
Вера дёрнула окно, запечатанное на зиму, и вдохнула холодный зимний воздух. Она зря весь вечер притворялась, что увлечена делами по дому. Вихрь воспоминаний, которые улеглись было, как снежинки на карнизе, вновь поднялись в воздух при новом порыве ветра - появлении Маши. Она стала достаточно взрослой, чтобы всё понять, но не простила.
Нью-Питер сверкал разноцветными огнями, вычерчивал пентаграммы окнами в высотках. Прошло больше двадцати лет, но стоило Маше неосторожно напомнить о шарах белого пламени в императорском саду, как боль вернулась. Сколько, сколько нужно ещё времени, чтобы всё забыть?
- С ума сошла что ли, на улице мороз! - на кухню зашёл Алексей. Он захлопнул одну створку окна, вытащил из кармана разорванной на плече домашней рубашки пачку сигарет.
Не дождавшись сигаретного дыма, Вера вышла из комнаты. Когда муж нашёл её в спальне, она уже притворялась крепко спящей.
Пушинки порхали у её ног, и Маша боялась шевельнуться, чтобы ненароком не раздавить беззаботных созданий.
- Она несчастна?
Маша вздрогнула, как будто по спине ей провел влажным холодным щупальцем страх.
- Как ты смеешь.
- Неверно, - прошипел Орден. - Ты будешь беспрекословно отвечать на мои вопросы, или я выпотрошу твоё сознание.
Маша подняла ему навстречу лицо, чтобы ещё раз показать злую улыбку, закостеневшую на губах. Лучше бы он ударил её, бил до потери сознания. Она не могла выносить даже мысль, что у её матери могли быть отношения с этим чудовищем.
- Говори, - Орден сжал кулак, и снова блеснул на его пальце перстень с голубым камнем.
- Нет. Она счастлива. Рада, что ушла из вашего мира. Она сказала мне, что ненавидит тебя и ни за что, ни за какие награды не вернётся сюда, - выкрикнула Маша. Стало так легче, что она в голос рассмеялась.
В следующую секунду её смех оборвался ударом. Она полетела со стула на пол, там захлебнулась, захрипела, сама не понимая, то ли плачет, то ли всё ещё смеётся.
- Я тебя уничтожу теперь. Не за то, что ты сорвала мне все планы на сегодня. Не за то, что из-за тебя погиб мой сын. Я уничтожу тебя, как напоминание о связи моей женщины с другим.
Маша села, опираясь на локти. Из полумрака у окна на неё смотрела Сабрина. Её глаза на бледном - белее фарфора - лице выражали только боль.
- Замечательно. Хочешь убить меня, так убей, - Маша отвернулась, не в силах больше видеть лицо подруги, её страшные, дикие глаза. - Я буду рада, что не ошибалась в тебе, ты, чудовище.
- Я чудовище, - Орден развернулся - край его мантии коснулся её щеки и отошёл к стене. - Убить её.
Маша смотрела в пол, дрожала и не могла сдержать дрожь.
- Сабрина, это приказ, - рыкнул над ней Орден.
Маша поднялась, путаясь в подоле платья, выпрямила спину. Успокоить бы Сабрину, вытереть с её лица чёрные потёки туши, как в тот раз, когда на полу гостиничного номера они впервые поняли, что могут разойтись, не прощаясь.
Успокоить бы, но мешал узкий меч, направленный сейчас в сторону Маши. Она испугалась пощекотавшего ей шею ледяного дыхания смерти, просто захотела отсрочить страшный момент.
- Подожди. Скажи хотя бы, почему?
Орден смеялся над ними. Привалившись спиной к книжному шкафу, он наслаждался мгновением.
- У меня, - сорвавшимся голосом произнесла Сабрина.- У меня никого кроме тебя не было. И я тебя потеряла.
Тонкий меч, в свете белого пламени казавшийся огненным, взлетел вверх, крутнулся в воздухе. Из груди у Маши вырвался вопль, Сабрина держала меч на вытянутых руках, остриём к себе. Она улыбнулась Маше - всего на секунду превратилась из фарфоровой куклы со страшными глазами в родного человека - и нажала на рукоять меча.
Маша кричала, когда лужа чёрной крови подтекла к её ногам, но не слышала своего крика. Видела, как задыхается от ярости Орден. Он схватил её за плечо, швырнул на пол рядом с Сабриной. Тогда Маша замолчала, коснулась разметавшихся по ковру волос мёртвой подруги.
Ишханди распустила волосы - на пол упали несколько шпилек, жалобно звякнули о камни. Она повернулась к окну. Пахнущий морем северный ветер бросил ей в лицо горсть снежинок. Давно в Альмарейне не было снега.
На тёмных улицах квартала горели белые огни, высокие шпили зданий были освещены нервными, мерцающими бликами. Ишханди шагнула вперёд, её обнажённые щиколотки пощекотал ветер. Высокие окна - от пола до сводчатого потолка - кто догадался открыть одно из них?
Она в чёрном платье - ветер треплет его подол - в оконном проёме, судорожно вцепилась в оконную раму. Всего-то и нужно, что разжать пальцы.
- Вселенский разум, - пробормотала Ишханди. - Прости меня.
Он, конечно, не слышал просьб о прощении. Не услышал бы и мольбы о помощи.
- Ты глух, - сказала ему она. - Зачем мы в тебя верим!
Под босыми ногами был камень, ещё не успевший остыть после захода солнца.
- Ты отбираешь у нас то, что дороже всего, ничего не давая взамен. Ты вкладываешь нам в головы глупые идиомы, что не приносишь бед, больших, чем мы сможем вынести, что... - она захлебнулась яростью. - Я тебя ненавижу.
Качнулись шары белого пламени на улицах её квартала.
- Ты предлагаешь бороться, как будто бы взамен даёшь весь мир, - Ишханди замолчала, слушая голос ветра. Щиколотки свело судорогой от холода. - Нет у нас мира. Весь твой мир - ложь. Кукольный театр. Хочешь отнимать последнее, отнимай. Пусть он уходит в Храм навсегда. Только я больше не играю в твоём театре.
Каменная кладка раскрошилась под ногами, Ишханди показалось - она уже летит навстречу освещённой белым пламенем мостовой.
- Нет, нет, - она опустилась на пол, обхватила колени руками. Пальцы немели от страха и холода. Слёзы текли сами собой. - Я не сдамся. Я обману тебя на этот раз, мерзкий бог.
Она уже знала, что поднимется, сотрёт с лица следы позорной слабости и пойдёт к Храму.
Глава 33. Мир в твоём мире
Её ногти оставили на его запястьях следы - луноподобные вмятины, он тряхнул рукой, как будто пытаясь освободиться, хотя она и не собиралась ещё раз напасть. Она так и осталась сидеть на полу, покрытом травянисто-зелёным ковром, а он рассматривал вмятины на своём запястье.
