Алексей Михайлович уже жене обмолвился насчет Питирима… с другой стороны — а будет ли толк?
Стар уже товарищ, болен, заговаривается… но нет равновесия у церковников. Может, и пусть пока побудет Питирим, а Софье надо было теперь списки поглядеть — и подумать, кто сможет аккуратно и осторожно провести Русь между двумя канонами в тихую заводь.
Был вариант с Иоакимом, но что не нравилось Софье — слишком этот товарищ дружил в свое время с Матвеевым. Тут уж одно из двух. Либо товарищ — черная овечка, либо — лизоблюд. И то, и другое достаточно плохо. Пообщаться бы с ним… только вот высшие церковные чины с царевнами в непринужденной обстановке не пересекаются. Так что выход один — соглашаться на Питирима и дать Аввакуму задание — приглядеть кого поприличнее. Так, чтобы умел смотреть на два горизонта, а не в одну точку.
А в остальном все было тихо — спокойно.
Бояре не вякали, Милославские не воровали больше нормы, маленький Володя рос, как на дрожжах, Любава была жива — здорова. Даже пакостный старец Симеон — и тот покамест притих, понимая, куда его пошлют с любыми предложениями. Война же, да и отец за сына волнуется…
Пришло письмо от Марфы — сестрица благодарила за помощь. Пришло письмо от Михайлы Корибута — тот вообще растекался от счастья. Не рассчитывал мужчина на такое, чего уж там, не верил…
Скорее понимал, что пока может один остаться перед турками, а страна‑то не выдержит. Да, вот так оно в политике. Все друг другу клянутся в вечной дружбе, а вот как надо руку протянуть… и куда чего девается? Сразу у всех то понос, то золотуха, то лишай, то почесуха…
Но Алексей Михайлович зятя не бросил.
Писал Ордин — Нащокин, писал и о том, что направит к ней еще мастеров, кое — каких учителей и вообще интересных людей. Благодарил за зелье, интересовался, нельзя ли еще получить… надо было опять озадачить сэра Исаака, чтобы к весне еще пара десятков килограмм зелья была. Но ведь дело‑то хорошее! Крым брать надобно! Такая корова нужна самому!
А еще Софья переживала за брата. Ну и за сестру тоже. Окажись Марфа в турецком плену — ничего особо страшного ей не грозит. И статус, и характер, и навыки — все есть. Но сколько ж труда даром пропадет?
А Алексей?
Там такое войско, а ведь он не станет отсиживаться за чужими спинами — и ничего‑то она сделать не может.
Или может?
Здесь — приглядеть за школой. Ну и по мере сил повлиять на политику. А в остальном — делай, что должна и будь что будет. Самое главное она сделала для брата. Она дала ему шанс. Но не мало ли?
Это она может узнать только по результатам военных действий.
* * *
Пятнадцатое августа 1672 года…
Ян Собесский смотрел со стен на турецкое войско. Сначала появились всадники. Конные татары Селим Гирея. Потом горизонт покрылся черными точками. А потом они приблизились — и стало видно, что все это люди.
Хоть и не стоило, но Ян втихорца перекрестился под плащом. Страшновато…
Вот сейчас вся эта волна нахлынет, будет биться о стены — и рано или поздно…
Но Каменец защищать было удобно. Сам старый город, который расположен на возвышении, был сейчас как следует укреплен и хорошо оснащен пушками. Новый же город планировалось сдать и садиться в осаду, коли так получится. Были уже подготовлены все возможные ловушки. Была укреплена напольная часть нового города, но не так, чтобы уж сильно. Новые пушки сосредоточили в старом городе. В новом же было то, что не жалко будет и врагу сдать — мучайся, гад, с такими трофеями! На и подавись!
Ян и не рассчитывал удержать Новый замок. Но и сдавать его без боя не собирался. А потому укрепляли его именно так, как надо было Собесскому. Этим занималась примерно половина его войска. Вторая же половина, под командованием Лянцкоронского, устраивала туркам сюрпризы, используя, где только можно, рельеф местности.
А в остальном…
Полубастион святого Михаила отдать Мыслищевскому, святого Юрия — Гумецкому. И дать каждому по пятьсот человек под командование. Эти справятся.
А вот старый замок…
Длинную южную сторону держал Лянцкоронский. Укрепили Папскую и Ласкую башню. Западную же часть поделили между Владиславом Вонсовичем, который закрывал Новую Западную и Денную башни и майором Квашиборским, которому доверили башню Рожанка.
Зазвенели колокола.
Это Краковский епископ Анджей Тшебинский служил молебен о даровании победы над язычниками. Придя с добровольцами, в количестве пятисот человек, он так и остался в Каменце, сказав, что в Кракове и без него найдется, кому помолиться. Защитники это оценили…
Пока татары перемещались под стенами, создавали массу, то подступали почти вплотную, так и вынуждая сделать хоть один выстрел, то наоборот, горячили коней, отходя от стен. Кричали что‑то оскорбительное, пугали…
Ян не шевелился. Это все было нормально. Напугать, ошеломить, предложить сдачу… только вот ему отступать некуда.
Хорошо его подловил молодой король.
Коли отказался бы он сюда идти — тут и голова с плеч, как изменника. Даже если и нет — никто б его более не поддержал и не уважал вовек. Ну да ладно. Будет и на его улице праздник тут главное — победить. И Ян готов был даже положить здесь все свое войско, лишь бы ушли басурмане…
Он прождал так до вечера. Но в этот день ничего более не произошло. Турки подходили всю ночь, устраивались, ставили палатки, жгли костры, время от времени из лагеря долетали шум и крики…
К полуночи Ян плюнул, оставил наблюдателей и ушел спать.
Чтобы проснуться с утра, глядя в испуганные глаза оруженосца.
— Посыпайтесь, ясновельможный пан! Там эти… басурмане! Ихний главный подъехал, белым флагом машет, требует старшего…
Ян чертыхнулся, плеснул в лицо выстывшей за ночь воды из стоящего рядом кувшина, побыстрее оделся, накинул плащ, натянул сапоги и направился на стену.
Хоть и враги да вежество соблюдать надобно. Не могли они еще подождать…
Султан, конечно, на переговорах не явился — невместно это королю, хоть и нехристю. Зато были под стенами Селим Гирей и был там подлец Дорошенко, при виде которого скрипнул Ян зубами, мысленно обещая, что коли попадется мерзавец ему в руки — получит смерть на колу. А нечего предателей разводить! Не — ет. Коли предал ты своих и к нехристям на службу пошел — смерть твоя такой должна быть, чтобы все остальные сорок раз задумались — и отказались от своих планов.
— Я — комендант крепости. Коронный гетман пан Собесский.
— Прошу ясновельможного пана спуститься для переговоров! — подал голос Дорошенко. Ну да, крымчаку говорить не с руки, а кому помельче — тоже невместно. Ранг уже не тот, это не Жванец… — Обещаем неприкосновенность…
