Зато настоящий я понимаю.
— Что ты так смотришь, даунишка? Я тебе нравлюсь, да? — Анька медленно поворачивается на носочках, выпячивает только формирующуюся грудь, которую облегает короткий топик.
— Конечно, ты нравишься этому идиоту!
Смех.
Тот я не реагирует, но смеющаяся девушка ему действительно нравится. Она яркая как солнышко. Тот я любит солнышко…
— Эй, я с тобой разговариваю! И прекрати смотреть на мою девушку, дебил!
Сильный удар в плечо, и тот я, сжавшись в комочек на лавочке, начинает плакать. "Где же Леша? Он сильный и большой, он обязательно защитит! Почему эти двое бьют меня, ведь я не сделал ничего плохого?!" — мелькают перепуганными бабочками обрывки мыслей.
На грани сознания я успеваю услышать сердитый голос брата, и пустота тесно прижимается ко мне, унося сознание в настоящее…
Сейчас:
— Ну как, милый, ты не жалеешь о том, что помог ей? — Бездна ласково касается моих волос, проводит тонким пальчиком по шее и ключице, дотрагивается губ холодным поцелуем и исчезает, довольная тем, что показала мне правду.
Я не могу сожалеть. Теперь я лишен этого. Алеша, чтобы я снова не натворил глупостей, приблизился большими резкими шагами и положил мне на плечо ладонь.
— Что‑то случилось? — вопрос был тихим.
— Просто я вспомнил, что невозможно понять человека, пока сам не окажешься на его месте.
Девушка поняла, что я имею в виду, и прижала узкие ладони к лицу. Прощения она не просила. Наверное, если бы мог чувствовать, меня захлестывала злоба и безнадежность. Почему, Ань? Мы же всегда были хорошими друзьями. Это все жизнь, да? Другая жизнь, другие обстоятельства, другая судьба. Ведь там, раньше, ты меня не предавала? Не сплетничала за моей спиной? Наверное, хорошо, что ты не помнишь, и не сможешь ответить на эти вопросы. Я не хочу услышать ещё одну правду.
— Знаешь, тогда ты мне действительно нравилась…
Легким движением руки посылаю в её сторону импульс, который сотрет ненужные воспоминания. Отворачиваюсь, скидывая ладонь брата с моего плеча. Я не должен здесь находиться.
— Забери меня, я понял, что даже за чудеса надо платить. Нет. За них — особенно.
Бездна промолчала, соткав за моей спиной большие тёмные крылья. Раньше я мечтал научиться летать, забыв про земные законы. Миг и, оторвавшись от серого асфальта, я взмыл вверх, едва не запутавшись в электрических проводах. Кажется, Леша что‑то прокричал мне в след. Я не услышал.
Выше. Выше. Выше! Как можно дальше.
И не думать ни о чем.
Приходя в неё, мы плачем,
и горьки с ней расставанья
поневоле.
Путь наш муками оплачен,
долгий век — одно названье
долгой боли.
Хорхе Манрике
Внизу медленно разлагалась туша огромного города, отравляя все вокруг трупным ядом и вонью. А вместе с городом так же медленно разлагались ещё живые люди. Я видел их души, обросшие черными липкими мыслями и делами, почти незаметные за жиром пороков и лжи. И душа города, спустя столько веков все еще молодая и чистая, пыталась светить сквозь заплёванный асфальт и мусор.
Я смотрел на этих людей и не понимал. Почему? Почему у них есть души? Почему, несмотря на то, что они превращали самих себя в грязь, кто‑то сверху всё равно оставлял им такую драгоценность?
Последний шанс на прощение…
Ведь я был не хуже их… Так почему меня лишили этого шанса? Да, я убивал. Но только когда смерть грозила тем, кто был дорог мне. И не получал никакого удовольствия. Только сожаление, что слепая пряха не оставила других выходов. Да, я не был образцом добродетели. Но отсюда, сверху, мне было видно, что по улицам города ходили сотни убийц, насильников, воров: мразь спешила по своим делам, не ведая о том, что есть и другая сторона жизни — моё существование. У них были души. Чувства, мечты, надежды. Если бы я мог испытывать зависть, наверное, захлебнулся бы в этом ощущении.
Парней я всё‑таки убил. Нашел то место, куда переместил их, и убил. Они даже сопротивляться не могли, наверное, не поняли, что умерли. Тела оставил, не стал ни прятать, ни уничтожать.
Возможно, я бы смог накрыть всю эту мразь разом. Тонкими ниточками пустоты дотронуться до сердца каждого из них, чтобы в один момент остановить пульс, прервав жизнь. В одну секунду очистить этот город, чтобы по улицам ходили другие люди. Нормальные… Которые умеют ценить свою жизнь.
Бездна, обвиваясь вокруг меня, не вмешивалась в мысли, хотя хотела. Я читал её желание в блеске тёмных глаз, в страшной усмешке. Она опять хотела показать мне, что я не прав.
Хорошо, давай…
— Зачем? — её удивление было отвратительно наигранно. — Ладно, начнём с самого простого. Кого в этом городе ты считаешь мразью? Как ты разделишь грехи на те, с которыми можно жить и на те, кара за которые — смерть. Расскажи?
— Это просто. Безвинны только младенцы. На душах остальных если не обман, то воровство конфет точно есть. Тяжесть греха не должна скрывать душу за плёнкой грязи. Вот простая мерка.
— Да? И тут души… Тебе не кажется, Сергей, что это сдвиг?
Ирония Бездны дотронулась до сердца и растворилась в пустоте.
— Нет, не кажется, сдвиг действительно есть. Однако в нём понимание того, какие же люди животные… Как они не ценят даров свыше. Я ведь тоже не ценил.
— И теперь хочешь уберечь их от своих ошибок?
— Нет, всего лишь наказать по заслугам.
Бездна покачала головой, у неё явно имелось что‑то в запасе. Нечто такое, чтобы за один удар в очередной раз показать мою неправоту. И теперь она раздумывала, стоит ли снова доказывать своё превосходство, или следует меня оставить с иллюзией победы. Сложная дилемма. В прошлом я не любил иллюзии.
Она прикрыла глаза, соглашаясь с таким решением. Потом отвернулась к городу, внимательно всмотревшись в крошечные точки чужих жизней, словно выбирала достойный пример для своих слов. Выбрав, робко, словно девчонка — школьница прижалась ко мне всем телом, обвив холодными руками.
— Вот он. Смотри…
Шепот коснулся прерывистым дыханием виска, и тут же зрение против воли сфокусировалось на приземистом мужчине. Он, прикрыв глаза, ждал трамвая рядом с метро "Преображенская площадь". Если смотреть обычным зрением, мужчина не был ничем примечателен. Простое лицо, подтянутая фигура, хорошая футболка и потертые модные джинсы, обрезанные у колен. Сразу понятно: человек не самый бедный, но в тоже время ещё чувствует вкус жизни. Если мимо вас пройдёт такой гражданин — в толпе вы его даже не заметите. Или мазнёте одним взглядом и тут же займётесь более интересными или яркими прохожими.
