Если Борзотар и волновался, найдется ли ему в Кассарии какое-нибудь дело по душе, то зря. Не успел он материализоваться на замковом подворье, чтобы засвидетельствовать свое почтение герцогу, как тут же был схвачен и вовлечен в издательский процесс. Он не сопротивлялся. В Аду уже все знали, что эльфофилин в поисках сюжета — неодолимая сила.
— Вас-то мне и нужно, голубчик! — завопил лауреат Пухлицерской премии, как если бы он в последний год только тем и занимался, что безуспешно разыскивал по всему свету следы вот этого самого демона.
— Чем могу? — опешил Борзотар.
— Ничем. Зато я могу, — заявил Бургежа, любивший предельную точность. — Вам наверняка нужны деньги.
Демон расцвел. Он понял, что эльфофилин неприлично разбогател, и хочет пристроить лишние деньги в хорошие руки.
На сердце у меня растаяла медовая лепешечка
Виктор Шендерович
— Нужны! — воскликнул он, хотя Бургежа утверждал, а не спрашивал.
— Я предлагаю отличную возможность заработать, — вкрадчиво заявил владелец «Сижу в дупле».
Демон заметно сник. Он работал адъютантом, умел воевать, сражаться, драться, вступать в поединок, нападать, рвать на части, атаковать… Воображение, сколько ни тщилось, не могло предложить ему убедительный вариант работы в солидном издательстве.
— Вы задумались, — констатировал Бургежа. — Хороший признак. Значит, вы умеете думать, осмысливать, задаваться вопросами. При этом вы вхожи в Преисподнюю. Что еще важнее — вы из нее выхожи; то есть можете оттуда выйти, чтобы вовремя сдать материал в печать. Голубчик, да из вас получится замечательный репортер, а со временем, под моим чутким руководством — матерый репортерище!
— А что скажет князь Намора?
— Он скажет — дерзай. Покажи им всем, где Ватабася зимует.
— А если не скажет?
— Тогда я лично поговорю с мадам Мумезой, и он это не просто скажет, а пропоет. Ну, по рукам?
Тут Бургежа критически оглядел собеседника и поправил себя:
— Ну что, по конечностям?
В Аду как раз активно распространялись слухи о том, что если бы в геенне огненной имелись свои печатные органы с обязательной спортивной страничкой, наивных простаков, просадивших целое состояние на ставках во время битвы при Липолесье, было бы значительно меньше. Вероятно, это и стало решающим аргументом, потому что Борзотар протянул Бургеже чешуйчатую лапищу и заявил:
— Согласен.
— Тогда, голубчик, вот вам первое задание. Я хочу видеть на наших страницах эксклюзивное интервью маршала Каванаха «Как я пережил разгром». Мы пустим его под рубрикой «Советы усталым домохозяйкам». Ну, ступайте, ступайте к себе в Ад, чего вы ждете? Вдохновения? Напрасно. Его вообще не бывает. Идите, работайте. Статья сама собой писаться не будет.
Все это случилось пару недель тому, и Зелг, разумеется, не был посвящен в детали, как, впрочем, и в целое. Так что он с некоторым изумлением прослушал следующий диалог.
— И где обещанный текст?
— Так он же не дает интервью, — защищался Борзотар.
— Ну, голубчик, — всплеснул ручками Бургежа. — Это не фокус — взять интервью, когда тебе дают интервью. Вот ты возьми интервью, когда его тебе не дают.
Борзотар вздохнул. Крыть ему было нечем. По аду последние несколько недель ходили легенды о том, как Князь Тьмы с особой силой не давал, а Бургежа тем не менее с особой силой взял у него интервью. После чего напечатал его в своем журнале и еще две недели ежедневно публиковал поступающие из адской канцелярии опровержения с собственными остроумными комментариями.
— Ну, не тяните Ватабасю за хвост, ступайте, дерзайте, побеждайте.
Зелг только-только успел подумать: вот здорово, что Бургежа и ему не придумал какое-нибудь особенно увлекательное задание, как вдруг процветающий издатель произнес:
— Жду вас завтра, успехов, голубчик. А я пока поищу мессира Зелга, а то странно выходит, все при деле, а он отлынивает. Притом, что навык письменной речи должен быть у него развит лучше, чем у остальных. Иначе зачем он столько лет учился в университете?
Герцог, собиравшийся было выйти из-за шкафа и поприветствовать Бургежу и демона, затаился в его спасительной тени. Добродушный Борзотар, как и все адские твари, давно почуявший его присутствие, проявил сострадание и не выдал его мастеру печатного слова. Мысленно возблагодарив благородного демона, Зелг нырнул в спасительный лабиринт стеллажей.
За шкафом с изданиями, посвященными истории Гриома и Тифантии, гном-каталогизатор горячо и шумно доказывал эльфу-каталогизатору, что тематический каталог важнее, чем алфавитный, потому что читатель вполне может забыть название предмета, но припомнить, о чем шла речь в принципе; а эльф отвечал приблизительно в том духе, что от гнома он вообще не ожидал услышать ничего путного.
Когда у оппонента кончаются аргументы, он начинает
уточнять национальность
Арк. Давидович
Футачики обнаружили, что квартальная подборка «Многоногого сплетника» сшита в обратном порядке, и искали виновного; а виновный прятался в коробке с обрезками бумаги и строчил объяснительную. Борромель, зависнув у стеллажей во втором ярусе, прилежно изучал «Энциклопедию подков». Такангор сумел-таки поселить в его душе страсть к этому малораспространенному в преисподней аксессуару, и теперь демон посвящал все свободное время знакомству с предметом, которым собирался украсить себя в ближайшее время.
Зелг прошел вглубь огромной библиотеки, надеясь, что хотя бы там отыщется островок тишины и покоя. Но в отделе рукописных изданий, летописей и семейных хроник бушевал тайфун. Знакомый нам библиотечный эльф Залипс Многознай, старшина всех кассарийских летописцев, изливал праведный гнев на новичка, упитанного гнома в зеленых шелковых нарукавниках и с внушительным лупоглазом на витом шнурке. Возмущенный несправедливыми обвинениями, гном высоко подскакивал, как квакша в погоне за мошкой, и тогда лупоглаз исполнял на своем шнурке сложные антраша.
— Вы намеревались опорочить правящую семью Кассарии! — верещал Залипс, тыкая сухим длинным пальцем, похожим на корень петрушки, в верхнюю пуговицу на синем бархатном жилете гнома.
— Вы не смеете приписывать мне такие кощунственные идеи! — кричал в ответ гном, тыкая пухлым пальчиком, похожим на бутон гладиолуса, в нижнюю пуговицу желтого шелкового жилета эльфа.
— Что ж вам приписывать, когда вы сами все откровенно понаписывали! — возражал Многознай. — Кто вас надоумил так исказить факты?
— Я не искажал никаких фактов! Где вы видите искажение фактов?
