Дверь открылась, и на улицу пролился желтый свет лампы. Высокий бледный парень лет пятнадцати, со светлыми волосами, рассыпанными по плечам, показался в проеме.
— Незнакомец, если вы ищете кров, вам нужно было только постучать и спросить. Ведь вы в горах.
Он улыбнулся, распахнул дверь, отступив в сторону, и жестом пригласил меня войти.
Я неторопливо направился к нему. Его черты были смутно знакомы.
— Джофрон до сих пор живет здесь?
Его улыбка стала шире.
— Живет и работает. Бабушка, к тебе гость!
Я медленно вошел в комнату. Она сидела за верстаком у окна, с лампой у локтя и рисовала что-то маленькой кистью, точными взмахами желтого золотарника.
— Момент, — попросила она не отрывать ее от работы. — Если я позволю высохнуть краске, цвет станет неравномерным.
Я молчал, стоял и ждал. В длинных светлых волосах Джофрон появились прожилки серебра. Четыре косы обрамляли ее лицо. Манжеты ярко вышитой блузки сложены на локтях. Ее жилистые руки измазаны краской желтого, синего и бледно-зеленого цвета. Прошло гораздо больше мгновения, прежде чем она опустила кисть, откинулась назад и повернулась ко мне. Ее глаза были такими же голубыми, какими я их запомнил. Она легко улыбнулась мне:
— Добро пожаловать, гость. Человек из Бакка, судя по всему. Прибыли оказать нашему королю последние почести, полагаю.
— Так и есть, — сказал я.
Когда я заговорил, в ее глазах задрожало и разгорелось понимание. Она вздохнула и покачала головой.
— Ты. Его Изменяющий. Он украл мое сердце и заставил мой дух искать мудрость. А потом пришел ты и украл его у меня. И был прав, — она подняла пеструю ткань с рабочего стола и начала бесцельно протирать пальцы. — Никогда не думала, что снова увижу тебя под этой крышей.
В ее голосе не было враждебности, только потеря. Старая потеря.
Я сказал то, что могло бы утешить ее.
— Когда он решил, что наше время истекло, он покинул и меня, Джофрон. Полных семнадцать лет прошло с того момента, и ни одного слова и ни одной встречи с тех пор.
Она склонила голову. Ее внук тихо заглянул в комнату. Он отважился сгладить нашу беседу и откашлялся:
— Незнакомец, можем мы предложить вам чаю? Хлеба? Может, вы посидите у нас или переночуете? — очевидно, парень жаждал узнать, что же за связи у его бабушки и надеялся уговорить меня задержаться.
— Пожалуйста, принеси ему стул и чай, — сказала Джофрон, не спрашивая моего мнения. Парень поспешно удалился и вернулся, держа в руках стул с прямой спинкой. Когда ее голубые глаза вернулись ко мне, они были полны сочувствия. — Правда? Ни слова, ни встречи?
Я покачал головой. Я говорил с ней, думая, что она была одной из немногих людей в моей жизни, который может понять мои слова.
— Он сказал, что потерял способность видеть будущее. Что наша общая работа закончена, и что если бы мы остались вместе, то могли бы невольно погубить часть сделанного.
Она впитывала информацию, не мигая. Затем очень медленно кивнула.
Я стоял, сомневаясь в себе самом. Старые воспоминания о голосе Джофрон в то время, когда я лежал на полу перед очагом, вернулись ко мне.
— Не думал, что когда-либо смогу поблагодарить вас за помощь, когда Шут впервые принес меня сюда, годы назад.
Она снова тяжело кивнула, но поправила меня:
— Я помогала Белому Пророку. Я была призвана для этого и ни разу не пожалела с тех пор.
Молчание опять повисло между нами. Это было похоже на попытку поговорить с котом. Я обратился к банальностям.
— Надеюсь, у вас и вашей семьи все хорошо.
И, как у кошки, ее глаза сузились на мгновение. Потом она произнесла:
— Моего сына здесь нет.
— Да?..
Она снова схватила тряпку и начала тщательно вытирать пальцы. Вернулся внук с небольшим подносом. В чашечке меньше моего кулака плескался один из ароматических настоев гор. Я был признателен за передышку. Я поблагодарил его, а затем отхлебнул, почувствовав дикую смородину и какую-то специю из коры горных деревьев, которую не пробовал уже много лет. Было очень вкусно. Я так и сказал.
Джофрон поднялась. Распрямившись, она пересекла комнату. Одна стена комнаты была расписана под дерево. Должно быть, это ее работа, я не видел такого, когда в последний раз был здесь. Листья и плоды всех сортов выступали на резных ветвях. Она потянулась к большому листу над головой, аккуратно отвела его в сторону, открыв небольшое углубление, и достала маленькую шкатулку.
Потом вернулась и показала ее мне. Это была работа не Шута, но я узнал руки, изогнутые так, чтобы создать ее крышку. Джофрон вырезала его руки. Я с пониманием кивнул ей. Она передвинула пальцы, и я услышал характерный щелчок, будто открылся тайник. Из шкатулки вытек незнакомый, но притягательный аромат. Она и не пыталась скрыть ее содержимое от меня. Я увидел небольшие свитки, не меньше четырех, а под ними могли быть скрыты и остальные. Она взяла один и закрыла крышку.
— Это его последнее сообщение для меня, — сказала она.
Последнее. Такой острой зеленой зависти я еще никогда не ощущал. Мне он не прислал ни одной птицы с запиской, а у Джофрон хранился небольшой ларец свитков от него! Мягкая коричневая бумага была перехвачена тонкой оранжевой лентой. Она потянула ленту и та развязалась. Очень осторожно она развернула свиток. Ее глаза забегали по строчкам. Я думал, она прочтет его мне. Вместо этого она подняла синие глаза и упрямо посмотрела на меня.
— Это самое короткое послание. Ничего о его жизни. Ни приветствия, ни пожелания здоровья. Только предупреждение.
— Предупреждение?
В ее лице не было никакой враждебности, только решимость.
— Предупреждение, что я должна защищать своего сына. Что я не должна говорить о нем с незнакомцами, которые могут возникнуть на пороге.
— Я не понимаю.
Она подняла одно плечо.
— Я тоже. Но мне не обязательно полностью понимать, чтобы принять во внимание его предостережение. И поэтому я говорю тебе: моего сына здесь нет. И это все, что я скажу о нем.
Неужели она видит во мне опасность?
— Я даже не знал, что у вас есть сын. И про внука тоже не знал, — мои мысли гремели, как семена в сухом стручке. — Я не буду говорить с вами о нем. И я не чужой вам.
Она согласно кивала на каждое из моих утверждений. Потом спросила:
— Вам понравился чай?
— Да. Спасибо.
— Мои глаза теперь быстро устают. Я считаю, сон помогает мне: когда я просыпаюсь, зрение возвращается, и самую лучшую работу я делаю на рассвете.
Она свернула маленький бурый лист и снова обвязала его оранжевой лентой. Я наблюдал, как она положила его в шкатулку. И закрыла крышку.
Горные народы очень вежливы. Она не скажет мне, что пора уходить. Но худшее, что я мог сделать — это задержаться здесь. Я моментально поднялся. Возможно, если я уйду немедленно, то смогу вернуться завтра и попробую узнать о Шуте больше. Теперь же я должен оставить ее. Я знал, что сейчас не стоит ничего спрашивать, но все-таки я спросил.
— Пожалуйста, скажите, как доходили к вам сообщения?
— Через многие руки и долгим путем, — она почти улыбнулась. — Того, кто принес эту последнюю записку, давно здесь нет.
Я всмотрелся в ее лицо и понял, что это был мой последний шанс разговорить ее. Завтра она меня уже не примет.
— Джофрон, я не опасен для вас или вашей семьи. Я прибыл, чтобы проститься с мудрым королем, который хорошо ко мне относился. Спасибо, что сказали о сообщениях Шута. По крайней мере, я знаю, что он до сих пор жив. Я будут вспоминать вашу доброту как утешение.
Я встал и низко поклонился ей.
Думаю, я увидел крошечную трещину в ее защите, маленькое предложение сочувствия, когда она сказала:
— Последнее сообщение пришло два года назад. И ему понадобилось по меньшей мере год, чтобы добраться до меня. Так что, в судьбе Белого Пророка не может быть уверен ни один из нас.
Мое сердце похолодело от ее слов. Ее внук пошел к двери и открыл ее.
— Я благодарю вас за гостеприимство, — сказал я им обоим. Я поставил крошечную чашку на угол ее рабочего стола, еще раз поклонился и вышел.
На следующий день я не попытался вернуться.
Два дня спустя король Дьютифул и его свита уехали из Горного Королевства. Кетриккен осталась, чтобы провести больше времени со своей обширной семьей и среди своего народа, заверить его, что теперь, когда начат долгий переход в состав Шести Герцогств, она будет чаще навещать эти земли.
Никем не замеченный, я задержался, пока последняя королевская группа не скрылась из виду, и выехал вслед за ними после полудня. Я хотел проехаться в одиночестве и подумать. Я оставил Джампи без забот и мыслей о том, где я буду спать в эту ночь.
Я верил, что смогу найти хоть какой-нибудь покой в горах. Я был свидетелем, как изящно они отдали своего короля смерти, освободив место для продолжения жизни. Но когда я выехал, я увез с собой больше зависти, чем покоя. Они потеряли своего короля после его длинной мудрой жизни. Он умер с достоинством, его разум остался неповрежденным. Я же терял любимую Молли, и, к своему ужасу, понимал, что дальше будет только хуже, намного хуже, до самого конца. Я потерял Шута, лучшего друга, который когда-либо у меня был, много лет назад. Я думал, что примирился, стал невосприимчив к этой утрате. Но чем глубже Молли погружалась в безумие, тем больше я чувствовал его отсутствие. Он всегда был единственным, к кому я мог обратиться за советом. Чейд сделал бы все, что смог, но он был гораздо старше меня, и к тому же — моим учителем.
