— Мужик этот… — хлюпающим голосом выдавил он. — Боец наехал, как приказано… А он его сначала, потом меня…
— Какой мужик?
— Ну, старик… Ходит — подпрыгивает…
— Чем?
— Не видел… Нос проломил, может, кастетом…
— Кастетом?! — неожиданно для себя заорал Савватеев. — У старика с опятами кастет? Ты что мелешь?..
Офицер вздрогнул всем телом, словно от удара током, издал хрипящий звук, задышал, и это воскрешение привело Савватеева в чувство. Он положил бойца на бок и встал.
— Дальше что? — спросил он у Коперника.
— Не помню… Отключился… В глазах сверкнуло и все…
— Оружие где?
— У меня… Когда очнулся, думал… Нет, не взял оружие… Только корзины старух.
— Ничего не понимаю…
— Голова болит…
— А, так вам и надо! Позор!.. — Савватеев оборвался на полуслове, поняв, что снова заводится. — Ладно, потом разберёмся. Сейчас обоим в машину и в ближайшую больницу.
Он связался с Вараном, велел прислать двух бойцов и пошёл назад, к базе, теперь уже почти уверенный, что Каймак убит и закопан где-то здесь. И никакой политики нет, чистая бытовуха: приехали крутые бандиты, возник конфликт с местными, и этот или какой-нибудь другой дедок стукнул холёного борца за права человека. Потом была разборка, и хозяин базы убежал за рубеж…
Думая так, Савватеев ловил себя на мысли, что все время прибавляет скорости, борется с желанием оглянуться и часто, как-то конвульсивно передёргивается от знобящего детского страха. Дубрава давно уже осталась позади, но испытанные там ощущения, словно рой комаров, все ещё вились над разгорячённой головой.
Вероятно, грибники с егерем преспокойно улеглись спать, по крайней мере, света в окнах крестьянской избы не было, а собаки выпущены из вольера. Стоило подойти поближе, как поднялся суматошный лай, а крупная немецкая овчарка пыталась перепрыгнуть изгородь. Бойцы рассредоточились по опушке леса вдоль забора и практически перекрыли базу. Теперь оставалось подержать её обитателей в напряжении до утра, и если преступник здесь, то не выдержит и постарается выскочить из западни. Самое невыносимое положение сейчас для человека, причастного к убийству, — неизвестность, неясность обстановки, и чем больше возникнет у него вопросов, тем сильнее он взвинтится и, потеряв хладнокровие, если не побежит, то обязательно чем-то выдаст себя.
Надо было поджечь на воре шапку…
Дорога к базе и обход постов несколько успокоили Савватеева, по крайней мере, что-то начинало проясняться, и это совсем неплохо, что один из обитателей базы клюнул на провокацию с отобранными у женщин корзинами и проявил агрессию. Теперь есть официальная причина рано утром захватить базу и задержать всех, там присутствующих.
Савватеев устроился на берегу, чтобы видеть пристань базы и всю её часть, выходящую к реке. Первый час тишины и покоя прошёл в напряжённом ожидании, но за это время ничего не шелохнулось, не скрипнуло, а гладь воды в реке все более казалась ледяной. На втором часу он ощутил, что его клонит в сон и подгибаются ноги, поэтому сначала присел под тополь, а потом и вовсе прилёг в густую осеннюю траву. Поборовшись с дремотой несколько минут, он на мгновение закрыл глаза и тотчас утратил реальные ощущения, поскольку услышал пронзительный детский плач.
— Не встану! — решил он для себя.
— Олег, ты слышишь? — это был сонный голос жены. — Тебе звонит Крышкин!
Она не могла знать его! К тому же Крышкин ровным счётом ничего не знал о Савватееве из-за слишком большого различия в служебном положении, никогда бы не стал звонить домой да ещё и представляться. Ему поручено провести рядовую анонимную экспертизу, которые он проводит десятками, и написать обыкновенное заключение, ответив кратко и определённо — да или нет…
— Проснись, Олег! — трясла его жена. — Неужели ты заказал Крышкину генетическую экспертизу? И ты опустился до такого?..
Савватеев встряхнулся и вместо крика и голоса жены услышал звонок служебного сотового телефона, спрятанного во внутренний карман, — личные никогда на операции не брали, чтоб не отвлекаться.
Сон был в руку.
— Олег, я волнуюсь, — с привычным недовольным звоном проговорила жена. — Ты когда дома будешь?
— Света, я в командировке, — чувствуя себя застигнутым на месте преступления, сказал он. — Разве тебе не позвонили?
— Нет, — односложно и гнусаво от слез ответила Светлана. — Мог бы предупредить…
Мимолётный сон будто сдул прежнюю решимость.
— Сам не знал! — пробурчал Савватеев.
— Я не верю тебе.
— Чему не веришь? Что я в семистах километрах от Москвы?
— Звонила тебе на работу… Там все время отвечает женщина!
Лучший способ защиты — нападение, и Светлана это давно уяснила…
— Квартирантку пустил! — огрызнулся Савватеев.
— Почему она так разговаривает со мной?
— Как — так?
— Это твоя любовница?
Оправдываться было бессмысленно, однако он попробовал:
— Ты прекрасно знаешь: когда я в командировке, отвечает секретарь.
— Приезжай домой, что бы ни произошло. Дочка не спит без тебя. Надо отвечать за тех, кого ты приручил. Я знала и ждала, что ты бросишь нас. Но как ты мог бросить сейчас, когда я ещё слаба?..
— А с чего ты взяла, что я вас — брошу? — крикнул он уже в пустой эфир, испытывая удушливый приступ ревности, смешанной с негодованием.
Если ждала, значит, чувствовала свою вину…
Несколько минут он ходил по берегу как заведённый, сон пропал, угаснувшая было неприязнь к собственной семье вдруг вновь поднялась жгучим комом, и он стискивал зубы, чтобы не завыть. А сознание, приспособленное и ориентированное на анализ всего, что происходит, тут же совершило то, что раньше не смело и не допускало, — выстроить жёсткую логическую цепочку: этой назойливой ревностью и подозрениями жена пытается скрыть некое своё постыдное действие, скорее всего, измену.
Пятнадцать лет совместной жизни они пытались зачать дитя, проверялись, даже лечились и не зачали. А тут вдруг получилась дочка — в проезжего молодца, и Савватеев, давно готовый к отцовству, не испытав кровного родства, не ощутил любви к девочке. И несмотря на все старания жены, никогда её не ощутит, потому что никогда не смирится с позором обманутого мужа…
Он встряхнулся и затоптал воображение, как окурок: нет! Все сомнения и подозрения от усталости, бессонницы и собственного бессилия! Светлана не смогла бы изменить, ведь они уже привыкли, что нет и не будет детей, и это уже не отражалось на их отношениях. Зачем ей рисковать и разрушать устоявшуюся жизнь? Только для того, чтобы с великими муками выносить и родить дитя в тридцать шесть лет?..
