Ознакомительная версия.
Маркиз Шартрез — старший сынок. Чуть менее красив, но морда пройдошистая. Хотя нет. Воровская. Для пройдохи у него ума маловато, а вот тырить что ни попадя — вполне.
Несколько графьев из той же стаи. Средний брат королевы, второй средний брат королевы, их наследники, жены, дочери с мужьями… твою ж!
Да такое количество хапуг ни одна казна не выдержит!
А с другой стороны — тащите, лапочки. Да по закромам, да прячьте получше.
Я до вас доберусь — и повытряхну все, что вы наворовали. Мне же лучше, если много семей казнить не придется. Тут с одних Шартрезов можно на три армии вытрясти.
Я мило улыбнулся родственничкам и продолжил разглядывать окружающих.
Что тут скажешь?
Свора. Паскудная и шелудивая. Лизоблюды и жополизы.
Ни одной личности за весь прием я так и не заметил. При таком дворе им места не было.
* * *
Поздно вечером Анри давал нам с Томом последние наставления.
Не вступать в стычки без надобности, не убивать кого захотелось, не просчитав всех последствий, не проявлять всех талантов, не поднимать где попало мертвецов — это персонально мне.
Беречь себя.
На память я ему отдал несколько маминых безделушек. Ее маленький портрет на столике — видимо, дед приходил сюда после ее отъезда. Ее детскую игрушку.
Анри ее до сих пор любил, я это видел. И не стал спорить, когда он заявил, что на рассвете уезжает обратно.
В Торрине ему будет легче, я знаю.
Спать мы отправились заполночь.
А проснулся я в предрассветный час.
Час некроманта.
В этот миг легче всего поднимать мертвых и призывать нечисть. Он так и называется — час темных. Томми сопел в соседней комнате, а я внимательно прислушивался.
Что меня разбудило? Или — кто?
Не знаю. Но…
Это было, словно поющая в ночи струна. Звонко отчетливо, ясно… кто‑то играет на гитаре? Нет, не похоже. Одну струну столько не протянешь. А что тогда?
Проще пойти поглядеть.
Я выпрыгнул из кровати, натянул штаны и взял меч. Подумал — и опоясался поясом с ножами. Это же не приличный лес с волками и разбойниками, а королевский дворец! Мало ли что здесь водится!?
Том не проснулся.
Когда я тряхнул его за плечо, когда хлопнул в ладоши и свистнул над ухом, когда попробовал позвать своей магией — спал, как младенец. И я не понимал, что его заворожило. И что звало меня…
Ловушка?
Я хищно оскалился и выскользнул за дверь.
Смотрите, как бы не оказалось, что ловили карасика, а приплыла акула. Порву! И ловушку — и ловцов. Я могу.
Коридоры были пустынны.
Ан нет.
Вот стражник.
Спит на часах.
И второй, третий… Да что тут происходит?!
За такое голову сносят, а они… вывод только один.
Спят все.
А невидимая струна звенит все громче, все отчетливее — и я иду на ее зов. И что‑то подсказывает мне, что будь я человеком — я бы не смог ей сопротивляться. Я бы бежал, что есть ног. Куда теперь?
В тронный зал. Я был там.
Но обычно он заперт, там же церемониальные регалии!
Корона, скипетр — не те, которые таскает Рудольф, легонькие, парадные, как говорила Марта 'красивешные' а старые, тяжелые. Видел я эту дуру, наденешь — без ушей останешься.
Двери легко распахиваются передо мной. Я захожу внутрь — и едва не отскакиваю в сторону. Прямо под моими ногами открывается черный провал. И туда спускаются легкие серебристые ступени. И струна звучит именно оттуда.
Но в тронном зале нет ходов! Это все знают! Ни один маг их не обнаружил, под ним только фундамент — и голая скала. Но…
Струна поет, зовет, манит — и я решаюсь. Ставлю ногу на первую ступень и начинаю спускаться вниз. И совершенно по — детски распахиваю рот.
Стоит моей голове окончательно погрузиться во мрак — и все преображается. Над головой темнота, а вот вокруг вполне светло и ясно. Я спускаюсь в громадный зал — такой, что тронных залов здесь можно уместить три штуки. Медленно, шаг за шагом — и приближаюсь к источнику света впереди.
Это — алтарь.
Белый камень. Такой простой. Такой…
Глаза слепит от его силы.
Что бы в нем ни было — без магии крови тут не обошлось. И на камне стоят три предмета,
Кинжал — явно ритуальный.
Кубок.
Браслет.
Я обхожу вокруг. Звон прекращается — и я отчетливо понимаю, что мне надо сделать.
Это не просто алтарь. Это — сердце Алетара. Именно здесь коронуются его истинные короли. То, что наверху — это игрушка на троне, фикция, отсюда я могу легко убить его. Просто пожелав родственной кровью, чтобы сердце Рудольфа остановилось. Я смотрю в глубину белого камня и понимаю, что это такое.
Алетар Раденор был жесток. И с собой, и со своими родными. Единственное, что он любил, кого он любил — свою страну. Свое детище. Не детей, которых родила жена, не ее саму, о нет! Именно творение своих рук и воли. И чтобы избавиться от таких Рудольфов…
Недаром в легенде об Алетаре говорилось, что он однажды исчез, как его и не бывало. Теперь я знаю, что с ним произошло. Он пришел сюда и принес себя в жертву.
Последний оплот. Последняя надежда…недаром есть поверье, что если на трон Раденора сядет человек иной крови — он сгорит без огня и дыма. И горели, кстати. Был один случай, когда шустрая дамочка вышла замуж в тяжести и пропихнула своего ублюдка в наследники. Король и не знал. А вот после его смерти, когда юноша сел на трон…
Горстку пепла вымели. Зал вымыли. А его младший брат был моим пра — пра — прадедом по материнской линии.
Впрочем, разматывать Раденор таким бездарям, как Рудольф, Алетар помешать не мог. Никоим образом. Если всех жечь — королей не напасешься. Альтернативы‑то не было.
Дед умирал, меня еще не родили, Мишель… мама была безумна и корона не приняла бы ее. Как это ни печально.
Зато сейчас — дворец почуял родную кровь. И я должен был это подтвердить.
Я спокойно взял кинжал, привычно коснулся кончиком языка острейшего лезвия. Ритуальный, темная старая бронза еще времен Алетара. Стиль 'вороньих когтей', не отравлен.
Острая сталь легко впивается в запястье — и на белую плиту падают темные, почти черные капли крови. Магия крови ей и поддерживается, иначе никак. Только родной кровью, отданной добровольно. Они падают черными рубинами, впитываются в белый камень, словно их и не было, струна опять звенит — но на этот раз громко, отчетливо, торжествующе, извещая тех, кто умеет слышать, что король принимает ответственность за свою страну и свой народ.
Не власть, нет. Власть всяк дурак примет. А вот ответственность, обязанность карать и миловать — это не право. Это тяжкая ноша. И мы оба — и я, и давно умерший мужчина, ставший сердцем Алетара, понимаем это.
Ознакомительная версия.
