— Я слушаю, что ты хотела сказать? — проговорила она спокойным, но каким-то грустным и тусклым голосом.
Я хотела ей сказать, чтобы она не тратила свои деньги на меня, платя доктору, но мне уже расхотелось что-либо говорить. Настрой и вид Альбины не располагал к общению. Может быть, она уже тяготилась мной, только не решалась об этом сказать? И сонливость, и тоска, и досада — всё навалилось на меня разом.
— Да нет, Аля, ладно… В самом деле, не будем попусту тратить время и слова. Я пойду.
Я уже повернулась, чтобы открыть дверцу и выйти, но рука Альбины легла мне на колено.
— Ты что-то хотела сказать, Настенька… Скажи сейчас, чтобы тебя это потом не мучило. — Она умолкла на секунду, подняла подбородок и добавила тихо: — Зачем тянуть?
Я вздохнула.
— Я только хотела… В общем, ни к чему больше тратиться на доктора. У меня уже всё прошло, я думаю, на этом можно закончить.
— Закончить? — еле слышно переспросила Альбина.
— Да, закончить, — сказала я. — Андрей Фёдорович, конечно, очень хороший доктор, он просто волшебник, но он дороговато берёт… То есть, он берёт нормально, дешевле просто нельзя — при таких-то результатах! Просто для меня это дороговато. Спасибо тебе, Аля, что привела меня к нему, он мне правда помог, но больше я к нему не пойду. Вот и всё, что я хотела сказать.
— Настя, пусть вопрос оплаты тебя не беспокоит, — вздохнула Альбина. — Сколько нужно, столько раз и придёшь к нему. Понадобится десять раз — придёшь десять. О деньгах не думай.
— Нет, не нужно, — сказала я. — У меня правда уже ничего не болит. Ну, всё… Извини, я пойду. Меня что-то совсем разморило, я еле языком ворочаю.
Я погладила её по плечу и по руке — всё, на что я была способна сейчас. Поднявшись по ступенькам к своей квартире, я открыла дверь. Отца дома ещё не было: у порога стояли его тапочки. Семнадцать сорок. Если всё нормально, должен скоро прийти. Это было последнее, о чём я успела подумать, прежде чем провалиться в сон.
Я проснулась внезапно, как от толчка в бок. В звенящей тишине и синем сумраке был слышен звук поворачивающегося в замке ключа. Сначала у меня радостно отлегло от сердца, но уже спустя секунду оно снова отяжелело: уже по тому, как отец открывал ключом дверь, я безошибочно определяла, трезв он или пьян. Ключ долго стучал, замолкая и снова принимаясь стучать: видно, на площадке было темно, и отец не мог попасть в скважину. Слушая этот звук, я чувствовала, как низ моего живота каменеет, потом — ноги, а потом и вся я обращаюсь в каменное изваяние. ОПЯТЬ. Преодолевая холодную неподвижность, я протянула руку к телефону и нажала клавишу, чтобы засветился дисплей. Двадцать тридцать пять.
Я встала и взяла свои ключи, включила свет в прихожей.
— Не лезь, я сама открою, — сказала я отцу громко через дверь.
— Открывай, это я, — послышался его голос, и я уже окончательно убедилась в том, что это оно — проклятое ОПЯТЬ.
Его хватило только на то, чтобы кое-как самому разуться, а плащ помогла ему снять я. Он упал на диван, а я сняла с него часы. Я не стала ни спрашивать, ни ругать — оставила его и ушла в свою комнату. Там я села на кровать и снова окаменела.
Никто не поможет. Никому это не нужно. Я одна.
Разбудил меня звонок мобильного. В тусклом свете из прихожей я разглядела время на часах: двадцать один сорок восемь. На дисплее высвечивалось «Альбина». Кажется, я опять уснула.
— Да…
— Настенька… Я не разбудила тебя?
— Нет, Аля… Нет, я не спала.
— А голосок что-то сонный.
— Нет, это тебе показалось. Я не сплю.
Я опустилась на подушку и закрыла глаза. Послышался громкий всхрап отца из соседней комнаты.
— Настенька… Мы с тобой сегодня как-то попрощались не очень… Прости, что не зашла к тебе, я просто чувствовала себя неважно. Ночью почти не спала, а потом голова жутко болела.
У меня сжалось сердце. Как я не догадалась сама, что Альбина могла плохо себя чувствовать? Да, голос у неё был какой-то тихий, как будто измученный, но я и этого не услышала. Может быть, она нуждалась во внимании, сочувствии, просто в ласке — а я ей о деньгах за визит к доктору! Помнится, я её даже не поцеловала. Как я могла быть такой слепой и глухой? К моему горлу подступил ком.
— Аля, прости… Прости, я была невнимательна к тебе. После этого массажа я была как пыльным мешком стукнутая…
— Ты хотела что-то сказать, малыш… Я тебя не выслушала.
Я ответила:
— Нет, Аля, я сказала то, что и хотела сказать — насчёт доктора… Но, — добавила я, — наверно, мне следовало сказать что-то другое.
Альбина помолчала. После паузы её голос прозвучал тихо и печально:
— Да, мне тоже показалось, что на самом деле ты хотела сказать что-то другое. Не тяни, скажи это сейчас… И покончим с этим.
— О чём ты? — насторожилась я.
— Брось, малыш, я всё понимаю… Я и не надеялась. Всё это непросто, тяжело… Не каждый это может выдержать. Не думаю, что тебе это нужно. Всё правильно… Ты права.
— Аля, да что ты такое говоришь? Я ничего не пойму! — испугалась я. — Может быть, я спросонок торможу?
— Значит, я всё-таки тебя разбудила.
— Ну да, разбудила немножко, но ничего страшного. Аля, я правда не понимаю… Кажется, мы обе друг друга не понимаем.
— Да что тут непонятного… Ты хочешь меня бросить, ведь так?
— АЛЯ, ДА КАК ТАКОЕ МОГЛО ПРИЙТИ ТЕБЕ В ГОЛОВУ?! ТЫ ЧТО?!
Несколько секунд я сидела на кровати, ловя ртом воздух. Потом встала, открыла форточку и подставила пылающее лицо под поток осеннего ночного холода.
— Аля… Утёночек мой маленький, родной мой… Это какое-то недоразумение. Как ты до такого додумалась? Я вовсе не собираюсь тебя бросать! Я очень тебя люблю. Не смей такое говорить…
Мой голос оборвался от внезапно подступившего к горлу спазма, в глазах и носу нестерпимо защипало от наворачивающихся слёз. Из другой комнаты опять донёсся храп отца. На плечи давила железобетонная безысходность. Безумно хотелось плакать, но не хотелось, чтобы Альбина это слышала. Зачем ей мои проблемы?
— Настя, я уже говорила тебе… Это ни к чему не приведёт. Зачем тебе это всё? Выйди замуж, роди детей, всё у тебя будет хорошо… Как у всех. Зачем тебе я?
— Как у всех? Хорошо? — улыбнулась я дрожащими губами, вытирая кулаком текущие градом слёзы. — Аля, после того, что у нас было, «как у всех» у меня уже не получится… Извини. Я больше не могу говорить, всё. Пока.
Никто не видел, как я корчилась от боли, кусала и тискала мокрую подушку, никто не слышал, как я беззвучно выла от тоски. Опухли глаза и заболела голова.
Утром отец всё-таки собрался на работу, но я знала, что его запой только начинался. И оказалась права: он вернулся в одиннадцать утра и опять упал на диван. Звонила Альбина, но я сказала, что плохо себя чувствую. Она стала обеспокоенно задавать вопросы, но я уклонилась от разговора, сказав, что хочу спать. Спать я не легла, сходила в магазин за минеральной водой, села за компьютер и стала работать. Наверно, получалось чёрт знает что, но это хотя бы отвлекало.
