— Раунчини! Не покидайте меня здесь! Мне нужно попасть…
«Откуда… — слабо донесся удаляющийся голос, — откуда вам, известно мое имя…» — Голос пропал. Лафайет закричал, но понял, что не кричит, а каким-то образом передает. Но это он вычислит позднее, когда благополучно вернется домой. Ответа не было, только слабые, жуткие голоса вокруг.
«Сказала ему нет, но вы же знаете, каковы эти мужчины…»
«…упи-тупи-фупи-фум…»
«Девять… восемь… семь…»
— ДОРОГОЙ МАЛЬЧИК! НЕУЖЕЛИ ЭТО ВЫ? Я УЖЕ ПОЧТИ ПОТЕРЯЛ НАДЕЖДУ!
— Помогите! — пронзительно кричал Лафайет. Он теперь кувыркался с головы на ноги, а может, наоборот? Он чувствовал, что ощущение индивидуальности уходит, как растительное масло из разбитого горшка, мысли его слабеют…
— ДЕРЖИСЬ, ПАРЕНЬ… ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЕКУНД… НЕ БРОСАЙ КОРАБЛЬ… Нечто неосязаемое окутало, его подобно дыму. Замаячила неясная туманность и схватила, его словно в кулак, из тени. Он ощутил давление, взрыв света, и наступила тьма…
Он лежал на шероховатой жесткой поверхности и ощущал нестерпимый зуд. Он шевельнулся, чтобы почесаться, и обнаружил, что у него связаны колени, а также локти и подбородок. Он с трудом сел. При слабом лунном свете, проникающем сквозь листву над головой, он увидел, что наглухо заключен в клетку из связанных шестов. Он увидел, что лежит на изношенных матрацах с заляпанными драными чехлами. Около него стояла кружка с водой и лежали обглоданные корки хлеба. Он потянул носом. Запахи немытого белья, козьего сыра и дыма костра были, по крайней мере, знакомы.
Ноги и руки болели, спина болела, шея болела.
— Я, наверное, весь в синяках, — проворчал он. — Где я? Что со мной?
Послышались мягкие шаги: приближалась знакомая фигура.
— Гизель! — с облегчением вырвалось у Лафайета. — Как я рад тебя видеть! Выпусти меня отсюда!
Девушка стояла руки в боки и смотрела на него сверху с непонятным выражением лица.
— Зорро? — неуверенно спросила она.
О'Лири тяжело вздохнул:
— Я знаю, что выгляжу как парень по имени Раунчини. Но на самом деле я не Зорро, а тот парень, на которого ты думала, что он Зорро, только я на самом деле был, конечно, О'Лири. Но это я потом объясню.
— Ты уже не думаешь, что ты большая птица? Не пытаешься прыгать с утесов и хлопать руками?
— Что? Я не прыгал с утеса, я упал, и…
Гизель улыбнулась, обернулась и пронзительно свистнула. Ответили голоса. Минутой позже появилась громадная фигура Луппо. Он уставился на О'Лири с видом добермана, ожидающего команды «фас».
— Ты чего свистела? — промычал он. — Он…
— Он сказал, что он — это он, Зорро!
— Я, конечно, я, в своем роде, — отрезал Лафайет. — Но, ах, ладно, все равно. Вы не поймете. Хоть выпустите меня отсюда побыстрее!
— Угу, это он, — подтвердил Луппо.
— Порядок! В таком случае на восходе солнца можно приступать! — исступленно крикнула Гизель.
— Эй, послушай, Гизель, уж не собираешься ли ты вновь начать это дело со свадьбой? — забеспокоился Лафайет.
Луппо посмотрел на него, криво улыбнулся, сверкая золотым зубом.
— Не совсем, — ответил он. — Ты веришь… в Смерть от тысячи крюков?
— Это будет так захватывающе, Зорито! — поведала Гизель Лафайету, близко прислонясь к клетке, чтобы прошипеть это ему прямо в лицо. — Сначала будут вводить крючки. Раньше был один большой крюк, но ты знаешь, само собой, мы все усовершенствовали. Теперь мы берем маленькие, колючие рыболовные крючки, сотни и сотни крючков. Мы их медленно втыкаем в твое тело… повсюду. Потом мы к каждому привязываем веревочку и поднимаем тебя на них в воздух…
— Гизель, уволь меня от подробностей! — в ужасе рванулся О'Лири. — Если я Зорро, я все это уже знаю, а если нет, то я невиновен, и тебе следует меня освободить. Зачем это такой хорошей девушке, как ты, ввязываться в такое грязное дело?
— Освободить тебя? Грязную свинью, которая обманывает бедную девушку, которая имеет глупость любить тебя?
— Я же тебе сказал, что я — не я! То есть я на самом деле не Зорро! Я имею в виду, что физически я — Зорро, а на самом деле — Лафайет О'Лири! Сейчас я просто занимаю тело Зорро! В этом случае было бы неэтично жениться на тебе. Неужели ты этого не понимаешь?
— Сначала ты заставил меня оголиться, затем шмыгнул, как полицай в ночи, и запер меня в моем собственном будуаре! Миллиона рыболовных крючков мало, чтобы отплатить тебе за мучения, которые я вынесла из-за тебя, ты… овца в волчьей шкуре!
— Почему вы не сделали этого, пока я не соображал? Я бы тогда ничего не понял.
— Что? Обидеть божьего человека, беззащитного? Ты что же, считаешь нас варварами?
— Да, это было бы жестоко по отношению к Тазло Хазу. Бедный простак не смог бы понять, что происходит.
— Тазло Хаз — вот что ты все время выкрикивал, когда пытался летать, — сказала Гизель. — Что это такое?
— Это мое имя. То есть, это было имя Зорро, или имя того, кто вселился в тело Зорро, когда я вселился в него. Он человек-птица с крыльями, понимаешь? — Лафайет осторожно потрогал свои ободранные колени. — Я думаю, ему было так же трудно понять, что у него пропали крылья, как мне — ходить сквозь стены.
— Зорито, ты такой враль, вот что я тебе скажу, — сказала Гизель. — Но это не все. Я сейчас пойду посплю, чтобы хорошо выглядеть. Я хочу быть в лучшем виде для тебя завтра, когда ты будешь свисать с крючков. — Она отвернулась и поспешила прочь. О'Лири не был уверен, дрогнул ли ее голос при последних словах.
Лафайет отполз в угол клетки, положив на колени болевшую голову.
«Наверное, я старею, — мрачно подумал он. — Раньше я мог держаться на ногах, а теперь меня несет от одного крушения к другому. Если бы я мог хотя бы объяснить кому-нибудь хоть раз, что вообще происходит… но почему-то никто не хочет меня выслушать. Каждый как бы слышит то, что хочет услышать, или то, что ожидал услышать».
Он устроился поудобнее. Луна теперь спустилась. Через пару часов забрезжит рассвет. Он, может быть, протянет еще несколько часов после этого, но ко второму завтраку все будет кончено, если ему повезет. Деревянные столы поставят под деревьями. Они будут уставлены жареной индейкой и ветчиной, девятислойными шоколадными тортами и кувшинами дымящегося эля. Праздничная толпа будет весело пировать под его свисающим телом — основным объектом веселья. А там, в городе Артезии, Дафна будет прижиматься…
— О, нет, она не будет, — убеждал он себя. — Это единственное утешение, все-таки она в Центральной, ее обучают, она будет новым агентом.
«Да… но почему?»
— Ну, может, она обеспокоилась и набрала номер Центральной, доложила, что я пропал.
«Угу. На этот счет нет никакой записи. Белариус проверял».
