— Корин, для ритуала мне нужна комната с двумя стульями, в которой вы или вообще не появитесь, или не будете шуметь и сбивать меня.
— Можете пройти в гостиную при моей спальне. Если, конечно, тебя устроят кресла вместо стульев.
— Устроят, — кивнул я. — Вы уложитесь в полчаса?
— Должны, — лаконично ответил он.
— Прошу, леди, — я широким жестом указал на дверь и пропустил ее вперед. И, выйдя следом, подал ей локоть.
Дальше мы пошли под руку.
— У Вас замечательные манеры, мастер Мио, — благосклонно сказала девушка.
— В самом деле, леди? — улыбнулся я. — Видимо, курс придворного этикета в Академии не прошел зря.
— Придворного этикета? — длинные, изогнутые ресницы взметнулись вверх. — Но у нас же…
— Я учился тогда, — терпеливо пояснил я, — когда Северой еще правили короли.
Ее глаза широко распахнулись. Камелия даже на мгновение остановилась, обратив ко мне взгляд, но почти сразу спохватилась, и мы зашагали дальше.
— Да, леди, не удивляйтесь. Кстати, — я, придерживая дверь, вновь пропустил ее вперед, — прошу простить то, как я обратился к Вам в начале знакомства. Мне, право, неловко.
— Ах, оставьте! — воскликнула она. — Леди я два месяца в году, в отцовском замке! В остальное же время — обыкновенная студентка Академии, ничуть не хуже и не лучше других.
— Похвальное здравомыслие. Жаль, мало кто его разделяет.
— Как говорит наш мастер клинка, — невесело рассмеялась Камелия, — «противнику все равно, кого убивать». И, как бы нелестно это ни звучало, он прав.
— За такие слова можно попасть под суд, — покачал головой я.
— Можно. Но к старшим курсам заносчивость выветривается. К тому же суд… это так… — она поморщилась и неопределенно повела рукой, словно надеясь нащупать подходящее слово, — по-мещански. Понимаете меня? Благородный лорд имеет смелость принять правду. Если же он оклеветан или оболган, то должен доказать это и получить извинения. Если обидчик не желает признавать свою ложь, лорд защищает честь на дуэли. Но никаких судов и штрафов за оскорбления! Честь нельзя купить.
— А что же делать, если вы не можете противостоять обидчику? — спросил я, подавая ей руку и помогая усесться в кресло напротив камина.
В ее глубоких, бездонных глазах задрожали пронзительно синие отблески. Черты лица заострились в причудливой игре теней.
— Если вы только и умеете, что танцевать на балах, значит, вы не Высокий лорд, — жестко закончила она. — Убирайтесь прочь из высшего света, в младшие сословия…или в забвение.
— Вы не столь милы и безобидны, как кажется на первый взгляд, — медленно сказал я, глядя на нее из-под опущенных ресниц. — Простите, если это прозвучало, как грубость. Я всего лишь хотел сказать, что у Вас есть внутренний стержень… и жесткость.
— Надеюсь, не жестокость, — грустно улыбнулась она. — Мне говорят, что я еще совсем ребенок, даже не подросток. А дети часто бывают жестоки… несмотря на наивность.
— Все верно. Сколько Вам? Шестнадцать? — спросил я, положив руку на стол и глядя на нее. — Вы человек всего лишь на четверть, верно? Аэльвис взрослеют медленно.
— Равно как и стареют, — улыбнулась она, подавая мне свою узенькую ладошку. — Но мы отошли от темы, мастер. Я не понимаю тех, других, кто «носится со своей фамилией». Как можно считать себя выше тех, кто сильнее, талантливее, лучше, только потому, что принадлежишь к древнему роду? Как пенять незнатным происхождением тем, с кем стоишь спиной к спине на тренировочных боях? А мастерам, магистрам? В Высшей школе с Высоких лордов сдувают пылинки, а толку? — и затараторила, опомнившись. — Вы теперь мой учитель, мастер, поэтому не нужно церемоний. Одергивайте, если ошибаюсь, исправляйте, говорите в лицо. Впрочем, — добавила она, задорно сверкнув глазами, — мне почему-то кажется, что Вы в любом случае будете делать только то, что сочтете нужным. Не взирая на запреты.
— Вы правы… Камелия, — улыбнулся я. — Как и любой из бессмертных. А теперь пора приступать. Закройте глаза и не волнуйтесь.
Она чуть заметно вздрогнула, и улыбка стала натянутой, вымученной.
— А я… я смогу видеть? — пытливо заглянув мне в глаза и болезненно сжав руку, спросила она.
— Как пожелаете.
— Желаю!
— Воля Ваша, — я ободряюще улыбнулся. — Закройте глаза, леди, прошу Вас… вот так. Дышите глубоко, размеренно… дайте я нащупаю ваш пульс, мы должны дышать в унисон. Хорошо.
…В густом, разом потяжелевшем воздухе словно повисли восточные благовония — сладкие, удушающие, невыносимо-чуждые. Чудовищная тяжесть свинцом разлилась по венам, прибивая к креслу, как дождь — дорожную пыль; железным обручем стиснула грудь. Тонкая золотая нить, протянувшаяся между нами по сцепленным ладоням, пела и плясала, пружинила от каждого невесомого шага. Только бы пройти, не сорваться. Только бы пересилить…
Все прекратилось, так же резко, как началось. Я вдохнул — глубоко, свободно; откинулся на спинку кресла. Благостное небытие убаюкивало, нашептывало, пело колыбельную…
Лишь брезжившее на самом краешке воспоминание заставило меня опомниться.
Я медленно, не веря в чудо, шевельнул пальцами. Энергия — чистая, пьянящая, искристая, как вино южных земель — прокатилась по сцепленным ладоням и вырвалась безудержным ветром. Изогнулась каминная решетка, зашипели потревоженные угли, гулким перестуком отозвались улетевшие вглубь поленья. Хлопья пепла закружили в воздухе — и серым порошком рассыпались по ковру.
Волшебство пьянило, кружило голову. Волшебство — и свобода, невообразимая и безграничная, как если бы за спиной раскинулись крылья. Я думал, что потерял ее навсегда — и вновь обрел. Как от нее отказаться?..
Старинные сказки, говорите?
…От нее — и от соблазна стать прежним. Особенно когда от этого становления тебя отделяет только собственный запрет.
Так просто сломить ее волю: только протяни руку, только коснись, совсем легонько — и ее не станет.
Да, просто… и бессмысленно. Потому что это не та свобода, которую я знал раньше, и которая мне нужна. Прошлого не вернуть.
Я провел дрожащей рукой по лицу, стирая не столько выступивший на лбу пот, сколько наваждение.
Спокойствие. Вдох, выдох… Пора приступать к работе.
«Камелия… — позвал я. — Камелия!»
Слабый отзвук дрожью прокатился по натянутой нити. Еле ощутимое колебание задрожало где-то на противоположном конце.
— Вы здесь? Хорошо. А теперь смотрите и запоминайте.
Грань истончилась. Я, до последнего удерживавшийся на тонком изломе-ребре реальностей, сорвался в бесконтрольном падении. И, услышав перехваченное от детского восторга и вспыхнувшее за Гранью всеми оттенками алого дыхание Камелии, улыбнулся сам.
