— Все собрали? Деньги, что-нибудь перекусить… деньги, конечно, мелочью, — спохватился я, подозревая, что о таких нюансах мои привыкшие к городской жизни друзья могли позабыть.
Корин кашлянул и, развернувшись, молча вышел из гостиной.
— М-да… — протянул я. — Так и представляю. «Продайте-ка нам краюху хлеба! Что? У вас не будет сдачи со злата? Как же так?»
— Кончай зубоскалить, — скрежетнул Нэльвё, перебрасывая мне одну из сумок. — Где твои вещи? Кажется, у тебя что-то было с собой.
— Было, — флегматично согласился я, сунув нос в одну из сумок. Кресало, пара ломтей хлеба, сыр, фляга с водой, сменная рубашка и штаны, пожертвованные Корином… — Мы не берем с собой спальники?
— Зачем? Я не собираюсь ночевать на земле, — презрительно сморщил нос Нэльвё. — Сегодня переночуем в деревушке, а дальше нас гостиницы и постоялые дворы. Может быть, не самые достойные по ту сторону Майры, но вполне себе сносные! А главное — теплые и сухие.
— …если не нарвемся на погоню и не придется менять маршрут, — поддакнул я. И продолжил, уже не дурачась: — Итого две сумки. Все в порядке, все на месте.
— Три, — вежливо поправила Камелия, звонко щелкнув пальцами. В дверь, покачиваясь, влетел… маленький дамский чемоданчик.
— М-м-м? — невнятно, но весьма угрожающе промычал Нэльвё.
Чемоданчик верным псом ткнулся в ноги Камелии. Ну, точно дамский — маленький, аккуратный, со скругленными краями. Кокетливый бантик с рюшами элегантно перехватывал верхнюю половину чемоданчика.
— Что с вами, мастер Нэльвё? — вежливо поинтересовалась Камелия, демонстрируя фантастическую невозмутимость.
— Что это? — тихим, подозрительно равнодушным голосом спросил он.
— Чемодан, — смотря на него невинными ясно-лазурными глазами, послушно ответила она.
— Замечательно. Но почему чемодан?
— Что?
— Ну, как. Почему чемодан, а не сундук? Или сразу шкаф?! — взорвался он.
— А во что я должна была убрать вещи?
— В сумку!
— Ее неудобно нести. И одежда мнется.
— Так разгладьте заклинанием, госпожа маг!
— Одежда от этого портится.
Нэльвё замолчал. Глубоко вдохнул, выдохнул… и тихо-тихо начал:
— Чемоданы придумали для тех, кто путешествует в каретах и экипажах. Мы же с вами едем верхом… л-леди. Как вы его повезете?
— Слевитирую, — буркнула Камелия. Об этом моменте, она, кажется, не задумалась, но отступать не собиралась из принципа.
— На ходу? — издевательски спросил thas-Elv'inor. — С удовольствием полюбуюсь на это. Жаль, недолго: боюсь, вы потеряете концентрацию уже секунд через пять.
— Значит, пристрою перед передней лукой седла и буду придерживать, — ледяным тоном отрезала она.
Нэльвё хотел ответить очередной издевкой, но вмешался я:
— Хватит. Мы возьмем сельских лошадок, Нэльвё. Сельских, драконы тебя побери! Какой там галоп? Попросим продать леди самую мирную лошадку — и все!
Но спорщики униматься не желали. Исчерпав аргументы, они перешли на колкости и язвительные замечания. И я махнул рукой: хотите ссориться — пожалуйста! Только меня не трогайте.
Я еще раз пробежал взглядом по сумкам, прикидывая, ничего ли мы не забыли. Вроде бы, все в порядке… кстати!
— А где кошка?
— Что? — переспросил хмурый Нэльвё, обернувшись.
— Где твоя кошка? — повторил я. — Как же ее… Риин?
— Корин согласился за ней присмотреть, — сухо сказал он.
Я тут же потерял интерес к nieris, уловив Кое-что более интригующее.
— Ты собираешь вернуться в Торлисс?
— Может быть, — отрезал thas-Elv'inor, и смерил таким тяжелым взглядом, что я счел за лучшее замолчать.
Обстановку разрядил кстати вернувшийся Корин. И оптимистично доложил, потрясая полной горстью монет:
— Два злата мелочью! Ну что, когда отбываете?
— Прямо сейчас, — Нэльвё забросил на плечо одну из сумок и подхватив чемоданчик. В нем что-то тихонько брякнуло; раздался тихий перестук.
Камелия надулась под перекрестьем взглядов, но ответила.
— Там одежда и косметика. Белила, помада, румяна… Я не могу путешествовать, как простая бродяжка.
Спорить с высокородной не стали. Только Корин тоскливо вздохнул, а я с каменным лицом протянул Камелии руку, помогая подняться.
— Встаньте ближе, — скомандовал я. — Отлично.
— Деньги! — напомнил Корин. Произошла небольшая заминка: Нэльвё, увешенному сумками, чемоданами и ножнами, забирать было не сподручно, а мне предстояло разворачивать скомканную структуру заклинания. В итоге деньги ссыпали в протянутые ладони Камелии.
— Готовы? — спросил я, и, не дожидаясь ответа, просто выбросил руку вперед, одновременно раскрывая сжатую в кулак ладонь. И мое желание, мой приказ, моя мольба выпорхнула сонмом торопливо шелестящих пламенными крылами бабочек. Взвилась вверх, к потолку, заметалась, закружилась вокруг, теряя очертаниями, сливаясь в одно, сплетаясь в кружево…
Мгновение перехода — доли секунды, неразличимые для того, кто впервые перемещался так. И ночь заключила нас в объятья…
Шаг, уклон — так, чтобы дымчато-серый клинок противника, самого страшного из всех, не смог коснуться его тонко отточенным лезвием. Ответный выпад — в меру сдержанный, в меру безумный. Иначе не победить.
Шаг, уклон, разворот. Удар, новый уклон. И еще один, еще, на пределе сил, на сбитом дыхании, только затем, чтобы вновь ударить. Не в ответ — наперед. Ему не нужно знать, задет его противник или нет, потому что он знает: не задет.
Потому что его противник, самый страшный из всех — он сам.
Дорожка из мягких, по-кошачьему плавных шагов. Увлечь его за собой, уйти с линии удара и, вскинув меч, обрушить в едином порыве не силу — черную ненависть, что сжигает сердце.
Ненависть к себе.
Тень уходит не за секунду — за мгновение до удара. Как уходит всегда в его бесконечной, нескончаемой погоне.
Шаг, уклон, разворот, удар, удар, уход, шаг, удар!
Никогда не догнать — и не победить.
…Он мог вдохнуть в тень жизнь, воплотить в таком чуждом ей мире. Мог — но уже давно не делал этого. Потому что обычной тени не сравниться с ним во владении клинком, а его тень… Свою тень, похожую на него, как зыбкое отражение в зеркале, Эрелайн не смел оживить. Потому что она и есть отражение — отражение его мыслей, его чувств… его воспоминаний. Его ненависти.
А ему еще слишком рано уходить.
Нет, не так: он не имеет права уходить.
— Вы закончили, лорд Эрелайн?
Эрелайн, замерший после последнего удара странной ломаной тенью, выпрямился и, загнав в ножны клинок, обернулся. Губ коснулась слабая, но искренняя улыбка.
