— Ага-а! — доносится до нас торжествующий вопль. — Ну, всё, хана вам, смертные!
Мы с Рориком невольно прижимаемся друг к другу крепче, и я чувствую, как он пытается влить хоть немного остаточной энергии из своего посоха в мою сферу. В отчаянии он глядит на Зеркало, потом на меня… и меняется в лице. И неожиданно тычет навершием прямо мне в лоб.
Мир вокруг взрывается белым. Где-то неподалёку слышится звериный вой, смешанный с криком боли и звук падения на мостовую чего-то тяжёлого. Рорик трясёт меня за плечи.
— Эй! Эй! Ива! Да очнись скорее!
Жмурюсь и одновременно пытаюсь разлепить глаза. У меня всё болит, обожжена спина и вся левая сторона тела, ноет исполосованная тетивой рука — и в довершении ко всему нестерпимо чешется лоб. Но надо приходить в себя.
— У тебя тут… — невпопад и как-то растеряно говорит Рорик и осторожно указательным пальцем чуть касается моего лба, — пятно белое так и светилось, и луч он него шёл, в твою защиту упирался, вот я тебе и… засветил. Не подумай плохого. Сработало.
— Что? — Я не понимаю. — Какой луч?
— Белый, — повторяет он, не сводя с меня преданных глаз.
Невдалеке слышится стон. Мы поспешно оборачиваемся. Дракон, распластав крылья, лежит, завалившись на бок, с виду — в полной отключке. Из-под него, постанывая, поскуливая, выбирается Игрок, резко сдавший в размерах. Сейчас это всего-навсего высокий угловатый вьюнош, правда, достаточно широкоплечий, но растерявший прежнюю богатую мускулатуру. Маска с него свалилась, и в тот момент, когда он поворачивается к нам, страдальчески и капризно хмурясь…
… я узнаю его. И от неожиданности замираю, но совсем ненадолго.
— Ах ты, сукин сын, — шиплю ламией, потому что от злости аж горло перехватывает, — ты, значит, всё это ещё тогда задумал? Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю? Да я тебя в клочья разнесу!
С меня уже сыплются зелёные искры. И в ушах стоит тот самый гудёж тысячи пчёл, который я слышала однажды, когда мы с Магой обоюдно друг друга припечатали. Теперь я знаю, что это. Это проклятье набирает силу.
Лицо Игрока искажается. Поспешно оглянувшись, он хватается за свой посох и чуть не роняет — силы-то видать не те! Он теряется, хочет, укрепив древко стоймя, направить его на меня и слепить какое-то заклинание… Я злорадствую. Что, голубчик, не выходит? А думать надо, когда в Зеркало швыряешься, что весь твой удар рикошетом к тебе и вернётся!
— Гарм! — хрипло зовёт Игрок. В страхе пятится от меня. — Гарм! — И тычет посохом в свою зверушку. Я приостанавливаюсь. Он с размаху тычет наконечником по сгибу крыла и, должно быть, попадает в болевую точку, потому что дракон, коротко взвыв, приподнимается и оседает на задние лапы. — Гарм! — Ещё один тычок, уже в брюхо. — Взять её! Сжечь! — И снова колет.
Рептилия, очнувшись окончательно, переводит на меня осмысленный взгляд и замедленно расправляет крылья. Теперь уже пячусь я. Ну всё, капец, думаю обречённо, пламя — не магия, его Зеркало не отбросит. И удрать не успеем… Рорик хватает меня за рукав, и мы с ним уже перепрыгиваем через канавку круга, когда мир темнеет, словно большая непроницаемая туча наползла на солнце.
— Не-ет! — внезапно визжит Игрок. И мы невольно оборачиваемся.
С неба на дракона камнем падает огромная чёрная масса, мы даже не успеваем рассмотреть — кто или что, и сразу же вслед за тем ударяют по ушам отвратительный хруст костей, бульканье крови, предсмертные хрипы, удары о брусчатку длинного извивающегося в конвульсиях хвоста. Из пропоротой грудной клетки нашего несостоявшегося палача выскакивают белые обломки рёбер. Огромный, вдвое крупнее ящер, придавив зверушку Игрока к камням, приподнимается — и одним махом перекусывает жертве шею.
Ну, крови-то уже немного, отмечаю в полнейшей прострации, глядя, как натекает под обезглавленной тушей тёмная лужа. Уже и без того тут набрызгано… И меня снова чуть не сгибает пополам. Сколько же можно… Не могу я больше. Не хочу.
Чёрный как уголь дракон неторопливо сползает с мертвого тела и поворачивает к Игроку голову, играя солнцем в отполированной чешуе. Демонстративно, точно так же, как и его сплоховавший противник всего минуту тому назад, расправляет могучие перепончатые крылья, покрытые колдовским, чересчур правильным, словно рукотворным узором. Когти пятипалой передней лапы многозначительно постукивают о мостовую. Жест настолько человеческий, что и угадывать не надо: что, мол, с тобой, мелочью, прикажешь дальше делать?
Игрок отступает.
— Ты-ы не посмеешь, — неуверенно говорит он. — Слышишь? Ты не сможешь мне навредить!
И, не рискуя далее, не дожидаясь доказательств, кидается в разъём портала. Огненная струя, пущенная ему вслед, успевает разве что подпалить ему зад. Портал схлопывается.
Ящер в досаде щёлкает зубами и переключается на нас. И… и меня знакомо примораживает к месту. Рорик пытается воздеть посох, но получает по рукам сильным гибким усом и шипит от боли.
Драконья голова придвигается вплотную ко мне. Для того чтобы заглянуть мне в глаза, ему приходится наклониться и сильно согнуть шею, тем не менее, несмотря на неудобство позы, он не торопится.
На расстоянии полуметра от меня — пасть, усеянная ровными крепкими клыками, каждый из которых в два раза длиннее и толще моего пальца. Мелькает раздвоенный язык. Янтарно-медовые глаза насмешливо щурятся. Голова чуть наклоняется, меня словно обнюхивают… От звука, похожего на щёлканье хлыста, я невольно вздрагиваю: это дёрнувшийся ко мне на выручку ведун снова осаживается драконьим усом.
В этот жуткий момент мне приходит в голову совершенно неподходящая мысль: о том, что Ящер просто непозволительно красив: благородная голова идеально ровной треугольной формы — никаких бугров, ямок и шишек, не то, что у простака Гарма; изящно вырезанные ноздри, из которых доносится до меня жаркое дыхание; раскосо поставленные глазницы. Лоб и щёки покрыты костяной бронёй. Он не просто хорош — он изящен в своей мощи и даже костяной воротник кажется украшением, а не грозной окантовкой из дополнительных шипов.
И кто сказал, что из драконьей пасти должно смердеть и нести падалью? Его дыхание освежено ароматом мяты и дорогих сигар.
Раздвоенный язык не спеша прикасается к моей щеке. Медленно, словно дегустируя, скользит вниз, к шее, к круглой горловине футболки… этаким интимным, я бы сказала, жестом. Мне даже слышится мысленный смешок. Я широко открываю глаза от внезапной догадки.
Ящер шумно выдыхает, снова обдавая меня запахом мяты и каких-то трав. Распрямляется. Видимо, дискомфортно ему так долго сидеть, угнувшись. Протянув лапу, небрежно щёлкает когтём по оставленному Игроком копью и отбрасывает в сторону; оно приземляется с сухим стуком, как простая палка, после чего уголья освобождённого круга медленно занимаются. Ящер внимательнейшим образом изучает обережную линию, переводит взгляд на Рорика, на его посох… и, развернувшись боком, подставляет ему крыло.
