Верховная Мать Бэнр издала нечто вроде «пф-ф» и махнула рукой, приказывая наемнику уходить; а затем, повинуясь какому-то невидимому магическому призыву, в зал хлынули аристократы и стражники.
Джарлакс, кланяясь на каждом шагу, попятился к дверям; очутившись за порогом, он развернулся и чуть ли не бегом бросился прочь из дворца Первого Дома Мензоберранзана. Он намеревался тщательно подготовиться к предстоящей «охоте»; внезапно он четко осознал, что на сей раз ему ни в коем случае нельзя разочаровать Верховную Мать Бэнр.
* * *
– Что тебя беспокоит? – обратилась Верховная Мать Бэнр к своему второму сыну, мастеру оружия Дантрагу, вскоре после ухода Джарлакса.
– Все в порядке, Верховная Мать, меня совершенно ничего не беспокоит, – почтительно ответил Дантраг и несколько раз поклонился, безуспешно пытаясь согнать с лица сердитую гримасу.
– Тебе не особенно нравится Джарлакс, – заметила Мать Ивоннель. С этими словами она оглядела остальных своих детей и поняла, что это замечание могло бы относиться к любому из них. Вполне естественно: почему им должен нравиться этот жулик, мошенник, не принадлежащий ни к одному из городских Домов? В их глазах Дом Бэнр стоял выше всех, и это полностью соответствовало действительности. Мысль о том, что они поручали свои дела шайке наемников, была весьма неприятной: разве не следовало бы сейчас отправиться в Чед Насад и убить дурно отзывавшуюся об Ивоннель Вечной жрицу? А мысль о том, что шайка состояла практически полностью из мужчин и что руководил ею тоже мужчина, внушала им полнейшее отвращение.
– Успех этой организации, Бреган Д’эрт, пойдет нам на пользу, поскольку позволит сосредоточить усилия на более важных и неотложных вещах, – обратилась она к Дантрагу. Ко всем своим детям.
– Если он когда-нибудь подведет тебя, я его с радостью убью, – произнес Дантраг с очередным поклоном.
Эти слова вызвали улыбку на покрытом морщинами лице Ивоннель, и Дантраг, судя по всему, воспринял улыбку как комплимент, особенно после того, как она добавила:
– Я в этом нисколько не сомневаюсь.
Но, улыбаясь, Верховная Мать думала о своем. Никто из ее детей, ни Дантраг, ни могущественный Громф, ни верховная жрица Триль, ни Квентл, ни Сос’Умпту… никто из них не знал. Даже сам Джарлакс не знал этого.
За исключением самой Ивоннель, во всем городе лишь еще двое были посвящены в эту тайну, и если бы они заговорили, то навлекли бы на себя гнев самой Госпожи Ллос.
Джарлакс был родным сыном Ивоннель, третьим сыном, которого, как велит обычай, принесли в жертву Ллос сразу после появления на свет.
На следующий вечер, как раз перед тем, как завершить приготовления к походу, Джарлакс получил вызов в Дом До’Урден. Разумеется, он не знал, чего следует ожидать, и поэтому испытал немалое облегчение, обнаружив, что ему не позволят войти во дворец и не позволят предстать перед зловещей Матерью Мэлис.
Вместо этого на парадном балконе появился Закнафейн; при помощи заклинания левитации он спустился и встретился с наемником на улице.
– Моя госпожа, Мать Мэлис, внезапно прониклась уважением к Бреган Д’эрт, – сообщил мастер оружия с одобрительной ухмылкой. – Особенно после того, как ее дочка, похожая на огра, сегодня вернулась из Арах-Тинилит, побеседовав с главой Академии, госпожой Иварн Бэнр.
– Я пытался ее убедить, – невинным тоном произнес Джарлакс и пошел прочь; Закнафейн шагал рядом.
– И с кем я должен сразиться сегодня ночью в обмен на выходной? – поинтересовался Закнафейн.
– Думаю, можешь сражаться с кем пожелаешь, – хмыкнул Джарлакс. – Что до меня, я иду в квартал Вонючие Улицы выпить дрянного вина и мерзкого эля, а потом лягу в постель с самой страшной и некрасивой бабой, какую только смогу найти.
– Почему?
– Эту выпивку называют дрянной лишь потому, что она продается на каждом углу, а не спрятана в подвалах высокомерных дураков, – пояснил Джарлакс. – А женщин называют некрасивыми лишь потому, что они могут принадлежать любому. Именно в этом и заключается их очарование; их ласки – искренние, и отдаются они только ради страсти.
Закнафейн покачал головой и пробормотал, что хочет выпить – нет, просто нуждается в такой выпивке.
Часть 2
Ради нас!
Мне интересно перечитывать заметки, сделанные много лет назад. Часто собственные рассуждения и выводы заставляют меня хмуриться, поскольку сейчас я считаю, что стал мудрее, что теперь я способен более разумно и четко осмысливать и беспристрастно оценивать любую ситуацию, способен найти лучшее решение любой проблемы. О, я нахожу в своих старых дневниках те же самые намерения, те же самые устремления, но на этих страницах время от времени попадаются небольшие ошибки, и теперь я ясно вижу их.
Представление о мудрости часто ассоциируется с жизненным опытом, но, возможно, мудрость также следовало бы связывать с понятием «скромность». Сейчас я понимаю: взявшись за эти самые записи спустя десять лет, спустя сто лет, я снова почувствую необходимость внести множество исправлений.
Другая вещь, которая поражает меня во время небольших «экскурсий» в прошлое, – это цикличность жизни. Я имею в виду не только рождение и смерть, но и множество радостей и горестей, которые выпадают всем нам год за годом. У дроу есть старая пословица: «Ава’тил ната пасаисон зхан куэс по финнуд эбриэс херм». Иначе говоря: «История – это поэма, где рифмуются все строки».
Как это верно сказано! Стоит лишь вспомнить конфликты, в которых пришлось в свое время участвовать мне и моим друзьям; в них можно без труда угадать назревающие опасности, очень сильно напоминающие прежние. Даже величайшие трагедии и радости нашей дружбы вполне предсказуемы для того, кто раз за разом переживал их. Со стороны часто может показаться, что прежняя схема нарушена, но мыслящие существа в состоянии уложить события в логические рамки.
Применив понятие цикличности к жизни Мензоберранзана, мы поймем, что Ллос, возможно, не так уж глупа. А может быть, как раз наоборот, она проявляет удивительную глупость? Хаос восхищает ее последователей, более того, заставляет их чувствовать себя живыми! Но в конечном итоге они оказываются в том самом месте, откуда начали свой путь. Возможно, некий клан возвысится по сравнению с остальными, возможно, противник, непосредственно угрожавший властям, будет повержен, новое заклятие будет создано для того, чтобы скрыть солнечный свет. Но перед путником, посетившим Мензоберранзан сегодня, предстанет практически тот же самый город, который я видел из колыбели.
Разве нельзя сказать то же самое, к примеру, о Глубоководье?
Да, какие-то цивилизации будут растоптаны завоевателями и сметены с лица земли. Города будут засыпаны вулканическим пеплом. Великая засуха способна уничтожить целые культуры; могучие океанские волны могут разрушить города, опустошить прибрежные районы, навеки похоронить процветающие порты под толщей воды, на дне морском. Но цикл жизни при этом не нарушается. Алчность и щедрость остаются. Остаются любовь и ненависть. Все эти качества, эти страсти, уравновешивающие друг друга и бесконечно сражающиеся друг с другом, грани человеческой природы, природы дворфов, эльфов, хафлингов, гномов и любой другой разумной расы никуда не исчезают. Итак, извечная битва продолжается.
Победитель никогда не чувствует себя в безопасности. Результат борьбы настолько банален и предсказуем, что мы можем сделать очевидный вывод: внутри бурлящего хаоса царит застой.
Когда я поделился своими соображениями с Бренором, он заявил, что даже для дроу я мыслю излишне мрачно, а затем сунул руку за щит и протянул мне кружку эля.
Но нет, это не мрачная мысль, она не угнетает меня, не делает меня беспомощным перед лицом неумолимого рока и неизбежной судьбы.
Потому что я знаю кое-что другое: в то время как мы движемся по кругу, мы одновременно движемся и вперед. Я становлюсь более зрелым, перечитывая свои старые заметки; так и культуры, в свою очередь, «взрослеют». Для сегодняшнего посетителя Мензоберранзан будет выглядеть почти так же, как выглядел для меня, когда я бросил на него первый взгляд из Дома До’Урден, – почти, но не совсем.
