— Дерзит… — зашептались боги, отступая от небесного трона. В гневе Первый мог проредить их ряды даже не заметив исчезновения нескольких потомков.
— Вейта! — Первый привстал, поправил белоснежные одежды и упал назад. — Ты единственный бог Справедливости! Ты не имеешь права исчезнуть!
Святейший облизнул сухие губы и мельком покосился на тающую в цепях правую руку. Левая была в порядке, но то, с какой скоростью исчезало тело немного пугало. Всё же, он уже привык к своему существованию. Было бы обидно просто развеяться.
— Отец, моим именем так много раз творили беззаконие, что мне уже всё равно. Ты сможешь создать нового или возвысить одного из них. — Он кивнул на замерших богов и рассмеялся. — Смотри! Они все только того и ждут!
Боги не успели моргнуть, как рядом с прикованным Святейшим оказался Первый.
— Ты мой единственный сын, Вейта, — прошептал он в покрытые коростой уши. — Мой! Я не позволю тебе исчезнуть из-за какого-то неблагодарного мирка! Эти существа! — Первый махнул рукой, призывая зеркало правды, и заставил Святейшего смотреть. — Они недостойны твоего дара! Смотри же! Они даже ребёнка заставляют сражаться! А это? — Картинка сменилась, теперь перед глазами богов застыли кровавые лужи и останки демонов, которых изощрённо пытал князь. — Это ты видел? Как долго ты собирался скрывать от меня наличие падшего в рядах своих детей?!
Рык Первого сдул коленопреклонённых богов. В зале остались только отец и сын.
— Отец, — прохрипел Святейший, — они все мои дети. Даже он. Я не могу просто отказаться от них. Ты должен меня понять. Мама… она любила этот мир.
— Бестолковый. — Первый выпустил волосы сына из захвата и вернулся к трону. — Слепая вера в этих выродков приведёт тебя к смерти. Боги не бессмертны, Вейта, — нехотя напомнил Первый. — Мы получаем силу из их душ, верных нам. Но твои храмы разрушены везде, кроме того клочка, за который ты так борешься. — Сколько длился этот захват? Скольких богов ты пропустил к своему хлебу? Почему позволил им захватить их сердца и умы? Ты взял на себя слишком много, Вейта! Откат времени энергоёмкий и слишком затратный, ты почти истощил себя. У тебя нет сил даже избавиться от оков. Если ничего не делать, то ты исчезнешь. Так скажи же мне, неблагодарный сын, почему ты сделал это?
— Просто, я верю в них.
Первый с сожалением смотрел на затухающего сына и искал варианты разрыва с данным словом. Но по всему выходило, что только выполнение предначертанного Вейтой заставит его силу литься через край, но до того, он умрёт. А этого Первый допустить не мог.
Когда глаза Святейшего закрылись и он провалился в спасительную тьму, Первый встал, подошёл к зеркалу и провёл пальцем по зеркальной глади. На той стороне маленькую девочку, которую спас его сын, несли в зал для обрядов.
Ребёнок спал и не видел, как хмурится их правитель. Не видел, как часто вздыхает его жена, поглаживая маленькое тельце недавно рождённого сына.
Этот младенец должен скоро умереть. Первый проверил связующие тело с душой нити и подтянул одну, мерцающую слабым, едва заметным синим цветом. Цветом Вейты.
Что ж, если Вейта не хочет делать это сам, то он возьмёт на себя эту обязанность.
Первый вдохнул и подул на зеркало.
Выбранная сыном девочка не справится одна. Любимый погибшей женой мир, давно уже погряз в грехах и спасти его ценой одного законотворца невозможно. А вот если их будет два…
Двое могут хотя бы попытаться.
Крик заглушил шёпот Первого, дарующего силу. Младенец выгнулся на руках матери и снова закричал. В центре его маленькой, впалой груди разверзлась дыра, открывающая едва бьющееся сердце.
Сила потекла сквозь плоть, обвивая сердце и насыщая магические каналы. На последнем хрипе будущий законотворец распахнул синие, как небо глаза, и захлебнулся.
Глава 17
Лучшее, что может сделать человек, когда его застукали за непотребствами или противоправными действиями — это молчать или всё отрицать. Это — правило. Оно может сохранить жизнь, но не честь и достоинство.
О чём думал император, когда без тени сомнения скраивал наши с Каэлем души в одну я не знаю. Даже предположить не берусь.
Тот самый обряд, упомянутый Гражецой ранее, оказался очень редким и вообще мало практикующимся таинством, когда два будущих супруга сращивают души в одну, объявляя себя перед народом и богами единым целым.
Обычно обряд проводится в два этапа, и только в том случае, если первый этап оба влюблённых прошли с безукоризненной чистотой. То есть, не прелюбодействовали, не лгали друг другу, не очерняли себя либо супруга в глазах общественности и… были чистыми телом.
То есть понятно, да?
Все условия первого этапа мы с Каэлем прошли даже не моргнув.
Меня держала Гражеца, она же закрыла мне рот тем самым упругим воздухом, с помощью которого переместила в бассейн полный странного вещества.
— И да будет Вам известно, Ваше Величество…
Старая оглобля с маслянистыми глазами и трясущимися руками взяла паузу и покашляла. Ну да, сейчас император задумается и откажется от этой дурости. Не дождавшись реакции, старуха завыла и покачнулась, входя в транс.
А мне вот, очень бы хотелось послушать, что там будет ему известно.
На последнем выкрике мастера, как её назвал Аганеш, моё тело пронзила острая боль. В груди, от скручивающей кишки пульсации, зашлось сердце. На мгновение даже показалось, что меня пополам сейчас разорвёт, но нет. Когда все звуки стихли, а боль притупилась, я сморгнула слёзы и по-новому взглянула на родственников.
Император, бледный, сутулый, придерживал одной рукой жену, второй же держался о стену. Мирно спящий мальчик тоненько всхлипнул и завозился в колыбели материнских рук.
Тяжело выдохнув, я упала на холодный пол. Никто не подставил мне руку, или хотя бы колено. Все спасали мальчика, которому император только что подарил вторую жизнь.
Ритуал связи душ один из самых романтичных и страшных обрядов нашей империи. Отныне и впредь я буду знать, чувствовать и умирать за Каэля. Любой урон, нанесённый Его Высочеству тотчас отразится на мне. Даже если кто-то проткнёт его тщедушное тельце кинжалом, кровь пойдёт у меня. Если он кого-то полюбит вся эта страсть найдёт отражение в моём сердце и чего уж тут стесняться… теле.
Меня насильно сделали его стеной, ведь ни один человек по собственной воле не захочет быть втянутым в подобное. И главное — обычно роль груши для битья на себя в таких парах берут мужчины.
Я сжала кулаки, вытерла рот и с трудом поднялась на ноги. Тонкая ткань выданного императрицей платья натянулась и порвалась там, где я на неё наступила.
Треск материи оглушил и вернул здравомыслие.
— Ваше Величество, — хрипло каркнула я, борясь с головокружением. — Ваше… Величество, я никогда не забуду того, на что вы меня обрекли.
— Диела. — Её Величество прижала сына к груди и выдохнула. — Это не то, о чём ты подумала. Это ради…
— Него? — Я кивнула на принца и закашлялась смехом. — Ну да. Всё ради него, я понимаю. Конечно. Вы решили, что ручной законотворец лучше свободного и преданного. Вы решили, что мне можно испытывать боль, ведь я воин. Нас можно использовать так, как хочется вам, Ваше Величество. Вы настолько озабочены собственной магией, что без зазрения совести принесёте в жертву любого. Даже ребёнка.
— Диела! — Император взорвался и отпустив жену, сделал шаг ко мне. — Не смей оскорблять Гражецу! Она отдала тебе самое драгоценное!
— Это вы, — плюнула я, — забрали у меня самое драгоценное. Вы лишили меня свободы, обязав выйти замуж за этого мальчишку. Но знаете что, Ваше Величество? — Я вскинула подбородок и с достоинством закончила: — Леди семьи де Гралья не послушная подстилка, а достойная спутница жизни. А я, к тому же, ещё и законотворец. Я и только я выбираю себе супруга, жизнь и властелина. И я ненавижу всех, кто пытается забрать всё это у меня. А теперь прошу меня простить. После суток забега по лесу и борьбы с вашим шпионом мне нужен отдых. Когда во дворец прибудет отец, дайте знать. Вы! — Я ткнула дрожащим пальцем в старуху и приказала: — Проводите меня в покои принца. Сегодня я сплю там.
