— Представляешь, этот придурок умудрился всё испортить!
— Какой придурок? — не понял Кир. Сейчас у него в голове на почётное звание придурка был только один претендент, ненавистный Васнецов, в отглаженных брючках и в чистой, словно только что постиранной рубашке. И с тошнотворно идеальной прической, как будто бы каждые пять минут поправлял её перед зеркалом. Всё-таки да, врезать бы ему, так, чтобы волосы разлохматились, а с рожи слетела эта его снисходительная улыбочка.
— Поляков, кто ж ещё, — у Веры, видимо, был свой рейтинг придурков.
— А что такое? — Кир неохотно отвлёкся от мысленного избиения соперника и посмотрел на Веру.
— Провалил он всё, вот что. Так и знала, что ему нельзя доверять.
— Вер, ну ладно тебе, — примирительно влез Марк, явно продолжая спор, который они вели до появления Кира. — Он сделал всё, что мог.
— Не очень-то много он и мог, — бросила Вера и начала торопливо рассказывать Киру про то, как Сашка Поляков облажался.
Кир слушал вполуха. Он вообще не сильно интересовался этим дневником. Не за этим он шёл сюда. Он шёл к Нике. Всё остальное не сильно его интересовало. В то, что в какой-то там тетради столетней давности может содержаться что-то такое, из-за чего пристукнули железного деда Веры, Кир не верил. В то, что это поможет пролить свет на того, кто заказал убийство Савельева — он верил ещё меньше.
Впрочем, если так хочет Ника, то он готов выслушивать хоть миллион Вер, рассказывающих ему про миллион идиотских дневников.
Они подошли к квартире Савельевых. Вера достала магнитную карту (здесь наверху были электронные замки), вставила в слот и быстро провела ею. Кир вспомнил, что Вера теперь живёт тут, с Никой, и подумал, что надо бы её расспросить про Стёпку. Он догадывался, что в их дурацком треугольнике симпатии Ледовской были на его стороне. А что, если поговорить с ней, спросить, остаётся ли Васнецов тут, ну чтобы знать. В последнее время мысль о том, что между Стёпкой и Никой было что-то больше, чем простые поцелуи (хотя и при мысли о поцелуях Кир сходил с ума), не давала ему покоя. А уж после того, как он вчера весь вечер вынужден был смотреть на Стёпкины руки, постоянно оказывающиеся на Нике, на его Нике…
— Ты меня вообще слушаешь? — Вера внимательно смотрела на него. — Я для кого тут распинаюсь?
— Извини, задумался, — легко отмахнулся от неё Кир, чуть виновато улыбнулся, отвернулся от Веры и вошёл, нет, влетел в гостиную, откуда доносились голоса. Как на крыльях влетел.
Ника сидела в своём любимом кресле, поджав под себя ноги, и задумчиво накручивала на палец прядку непокорных рыжих кудрей. Когда они вошли, она подняла на него глаза, и на одно волшебное мгновение, показавшееся Киру бесконечным, их взгляды встретились. Мир снова вспыхнул, засиял, заскакали солнечные зайчики. Как заворожённый, Кир сделал шаг к ней, но волшебство уже исчезло — Ника кивнула ему и опустила глаза, уставившись на свои коленки, солнечные зайчики потускнели, а потом и вовсе пропали.
Как Вера и сказала, все были в сборе. Митя Фоменко задумчиво подпирал стену. Его брат Лёнька, примостившийся рядом с шахматной доской, к которой его словно магнитом тянуло, с лёгкой насмешкой следил за Васнецовым, а сам Васнецов наматывал круги по комнате и о чём-то запальчиво говорил. Чуть в стороне стоял Сашка Поляков, вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула, словно защищаясь этим стулом ото всех.
При их появлении Васнецов резко остановился, уставился на Кира зеленовато-серыми глазами.
— Ну наконец-то, — процедил он. — Уже не чаяли и увидеть.
Кир его реплику проигнорировал. Он поймал взгляд Сашки — жалкий, затравленный, медленно, вразвалочку подошёл и встал рядом с ним, не отрывая глаз от Васнецова. И дело тут было не только в Стёпке, просто Сашка теперь был своим. После той роковой ночи, когда они вдвоём прятались от Татарина с Костылем, когда вытаскивали раненного Савельева, когда Сашка не струсил, не бросил, не убежал, хотя мог, сто раз мог. Но не стал. Дошёл с ним до конца.
Почему-то вдруг захотелось это сказать, им всем. Стереть нагловатую презрительную усмешку с красивой физиономии Васнецова, убрать недоверие в умных глазах Лёньки Фоменко, заставить Веру посмотреть на Сашку по-другому. Но Кир не мог этого сделать. Пока не мог.
Сашка как будто понял это, увидел порыв в его глазах и, отцепившись от стула, схватил Кира за руку. Это не ускользнуло от внимания Васнецова, который растолковал Сашкин жест по-своему и закатил глаза. Но Киру было плевать.
«Ещё неизвестно, что у тебя на уме, и зачем ты тут ошиваешься, — думал Кир, сверля Стёпку взглядом. — На Сашку наезжаешь, а сам. Вместе с папашей своим».
Васнецов, отвернувшись от них с Сашкой, медленно подошёл к Никиному креслу, встал за её спиной и положил руки ей на плечи. И снова посмотрел на Кира. «Ну и что ты мне сделаешь?» — словно бы говорил его взгляд.
«Врежу», — мысленно пообещал ему Кир. Васнецов его понял, на высоких резких скулах вспыхнул злой румянец.
— Так, что делать будем? — тем временем деловито спросила Вера, пристраиваясь рядом с Никой.
— Ну, у нас ещё свежие силы подоспели. Наверняка, с новыми умными мыслями, — румянец на Стёпкиных щеках стал ещё ярче и ещё злее. Он явно принял вызов Кира и встал в стойку, и Кир видел — этот парень не отступит. В любой уличной драке, коих было немало за плечами Кирилла Шорохова, первой и основной задачей всегда было подавить противника морально. Зачастую исход боя решался задолго до него. Если дашь слабину, выдашь себя хоть одним жестом, хоть одним взглядом, боязливо моргнёшь ещё до того, как будут пущены в ход кулаки, считай, проиграл. Васнецов не дрогнул.
— А, может, и не надо ничего делать? — раздался голос Марка, выхватывая Кира, а вслед за ним и Стёпку, из мысленного поединка. — Давайте оставим всё, как есть. Рябинин может вообще не найдёт теперь этот дневник, раз Саня его перепрятал.
— Найдёт, — тихо ответил Сашка. — Обязательно найдёт. Он часто залезает в этот глобус. У него там выпивка.
— Плохо, — вздохнул Марк.
— Неужели, нельзя было найти другое
