— Зачем?
— Чтобы привезти кое-что. И чтобы не маячить у него перед глазами.
— Он и вас подозревает, как доктора Мак-Турка?
— Все может быть.
— Тогда, пожалуйста, не возвращайтесь.
— Я могу быть на что-то полезен лишь здесь. А кроме того, как насчет вас?
— Да вы не беспокойтесь, — прибавил он, — я стараюсь, сколько могу, держаться от него подальше, хотя бы из страха перед промыванием мозгов. А это дело нехитрое.
Он сознавал, какому подвергается риску. Именно поэтому в речи его мелькнул оборот давних рисковых времен.
— А как он собирается овладеть миром?
— С помощью этих его вибраторов.
— Вы не могли бы нам о них рассказать?
— Если бы мог, рассказал бы. Для того, чтобы в них разобраться, — хотя бы самую малость, — нужно быть специалистом по радиолокации.
— И кроме того, — устало прибавил он, — я подозреваю, что для полного их понимания нужно прожить лет сто пятьдесят.
— Как они работают?
— Это что-то связанное с частотами. Как мне объясняли, всякой вещи свойственны свои колебания, а вибраторы способны вносить в них помеху. Вы знаете про те здоровенные чаши, которые строят на Аляске, чтобы принимать радиоволны? Ну вот, а у его локаторов действие в точности обратное. Они излучают волны.
— И что при этом случается?
— При точной настройке в веществе прекращаются колебания.
— А что происходит, когда в тебе прекращаются колебания?
— Ты и сам тоже — прекращаешься.
Он мрачно уставился в свою кружку, покачивая ею так, чтобы остывший осадок оставался на стенке.
— Этот остров, — сказал он, — стоит как раз на полпути между Америкой и Россией. Он выбрал его не за одну только уединенность. Если он расставит вибраторы кольцом, направив их наружу, он может создать вокруг что-то вроде оболочки из античастот, которую можно будет растягивать на весь мир или стягивать.
Вот представьте себе плавающий в вашей ванне мыльный пузырь. Если бы у вас была воздушная трубка, соединяющая центр пузыря с Роколлом, вы могли бы раздувать его и раздувать, и в конце концов, он заполнил бы собой всю ванну. А если бы ванна была округлая, как земной шар, пузырь обогнул бы ее и встретился сам с собой на другой ее стороне, в тысяче миль под нами — на островах Мидуэй или где-то еще.
— Нет, а что все-таки значит «прекращаешься»?
— Перестаешь существовать.
Он прибавил, не уверенный, что детям стоит об этом рассказывать:
— От Трясуна ничего не осталось, — даже похоронить было нечего.
— Значит Земля исчезнет?
— По правде сказать, я не знаю. Во всяком случае, станет инертной. Что происходит с вещью, когда она лишается собственных частот?
— Но тогда всему на свете придет конец.
— Он же не сможет править миром, — пояснила Джуди, — если никакого мира не будет.
— Да, но ему вовсе не обязательно прибегать к точной настройке. Если чуть-чуть сместить частоту, в веществе начнется что-то наподобие перебоев. И кроме того, нет никакой необходимости выдувать такой пузырь, чтобы он обогнул весь земной шар. Подумайте сами, что будет, если он выдует оболочку, которая сместит все частоты от Ньюфаундленда до Москвы и от Шпицбергена до Либерии?
— Ну, и что же будет?
— Я полагаю, он скажет президенту Эйзенхауэру и мистеру Хрущеву: «Видите, в Англии, Франции, Испании и Германии люди все до единого мучаются страшной головной болью, а все их машины встали. Так вот, если вы мне не подчинитесь, я этот мой пузырек раздую пошире.»
— А как он это скажет?
— По радио, я полагаю.
— И тогда им придется поднять кверху лапки.
— Или терпеть головную боль, причем все более сильную.
— Но они же могут сбросить на него атомную бомбу или послать управляемую ракету.
— Она развалится на куски, как только встретится с оболочкой.
— Ну и ну!
— И как скоро все это должно случиться? — спросил Никки.
— Собственно говоря, того и гляди.
— Но…
— Все уже готово, остались кое-какие мелочи. Это может произойти на следующей неделе. Я как раз лечу завтра, чтобы забрать ванадиевую проволоку еще для одного вибратора.
— И вы работали на этого человека!
— Работал, Джуди. Понимаешь, я верил в благотворность единого управления миром.
— Мне все-таки непонятно, как это полдюжины людей смогут им управлять? Ведь сколько всего существует, за чем необходимо присматривать.
— Вероятно, он сохранит нынешние власти. Ему лишь придется вправить им мозги, как техникам и команде траулера.
— Тогда какая ему польза от вас, от Китайца, от Никки?
Он снова провел ладонями по глазам, усталость одолевала его.
— Кто-то нужен для того, чтобы изготавливать эти штуки, — таковы, к примеру, Пинки, Трясун и Китаец. Кто-то, чтобы доставлять сюда припасы, — я, например. Кто-то, осмелюсь предположить, понадобится как телохранитель, когда настанет время. Секретари нужны. Нужны люди, не поддающиеся ничьему внушению, кроме его. И кто-то нужен, чтобы продолжить все это, когда он умрет. Он, видите ли, все-таки умрет. Он не бессмертен — не какоето там сверхъестественное существо. Самый обычный человек, вся разница лишь в возрасте и в уме. Мне приходится постоянно напоминать себе, что он — обычный человек.
И мистер Фринтон твердо добавил:
— И может быть устранен.
Джуди нервно спросила:
— Вы действительно собираетесь привезти ванадий?
— Я мог бы его задержать ненадолго. Сказать, что он еще не доставлен.
— Но если вы рано или поздно не привезете его, он ведь способен поступить с вами так же, как с Доктором?
— В общем-то, может попробовать.
Пока они обдумывали такую возможность, он пояснил:
— Дело не в этом ванадии. Он скорее всего управится и с тем, что уже имеет. Я все равно не могу остаться там и предупредить людей или отказаться доставить то, что ему нужно.
— Почему?
— Вы задаете несколько вопросов сразу.
— Простите.
— Видите ли, голуби мои, ответов тоже несколько. Ему уже хватит того, что есть, чтобы начать, так что пытаться помешать ему слишком поздно. А если бы и не было поздно, никто мне там не поверит. Можете вы вообразить никчемного майора авиации, как он просит встречи с президентом Эйзенхауэром и рассказывает ему подобную историю, не приводя никаких доказательств, — это в нашето время? К тому же, он уже отыскал способ читать мои мысли и заставлять меня поступать так, как ему требуется, если я нахожусь в пределах видимости. Вы понимаете, что при каждом вызове в будуар я вынужден стараться сделать так, чтобы в голове у меня было пусто, — насколько я на это способен? То еще удовольствие, почти как молиться. Я не знаю даже, удалось ли мне его провести… или он просто не обращает на это внимания… Но стоит ему обратить…
