— И что все? – протянул разочарованно Том.
Антонин ухмыльнулся.
— Дед так думал. Да только тремя годами позже я вернулся в лавку и ручку ту купил. Она – мой первый настоящий запрет, который был нарушен. Храню, как трофей.
— Интересно… – задумался Том, – какой по счету запрет я сам?..
— Ты, братец, вне нумерации, – успокоил Антонин с теплотой в голосе. – Теперь понял? Я не–на–ви–жу запреты, органически не переношу. И, клянусь, когда‑нибудь отскребу этот чертов список от двери и сожгу. А нет, так вместе с дверью сожгу.
Том задумчиво смотрел в пол, вдруг отрицательно мотнул головой.
— Нет. Не понимаю. И никогда не понимал таких как ты, Антонин. Глупое, безрассудное бунтарство! Зачем ставать на перекрестке и орать в голос, что ты не согласен.
— А как же иначе? – искренне удивился Антонин, развел руками.
— Но это ведь не метод, – попытался объяснить Том, сел ровно, так увлек этот вопрос. – Как же ты не поймешь… ведь так ты открываешь свою слабость. Упрямство – слабость, а показное упрямство – слабость, помноженная на сто. Ведь рано или поздно найдется умный и хитрый, который заставит подчиниться.
— А это видишь?
Антонин ткнул под нос другу кулак, но Том спокойно его отодвинул.
— Надеяться на грубую силу можно в мире маглов… но у волшебников. Антонин, это еще одна глупость. Есть вещи посильнее кулаков…
Он внезапно осекся, закусил губу: о некоторых секретах лучше не говорить даже с друзьями. Чуть помолчав, фыркнул:
— Экзамен по Травологии помнишь?
— Хочу забыть… – скуксился Антонин.
— Так вот ты вопрос номер пятьдесят три…
Антонин нахмурился, припоминая, но Том тут же подсказал:
— Перечник тепличный. Перечить любишь…
Антонин некоторое время серьезно смотрел на Тома, потом вдруг громко расхохотался, почти сразу в уголках глаз выступили слезы, пролаял сквозь смех:
— Я как раз… на этом… вопросе засыпался на…
Он, все еще покатываясь со смеху, постепенно сполз со ступенек, лицо разрумянилось от удовольствия, обхватил подрагивающие бока. Том неожиданно для самого себя тоже рассмеялся.
После уборки долго умывались, с детским удовольствием. Антонин расшалился до того, что Том отчитывался перед мистером Дикрепитом в мокром по колено комбинезоне. Обновленной и посвежевшей мастерской хозяин остался доволен, более работы не дал, попросил лишь много позднее сходить за покупками. Том пообещал.
Мисс Вудгроуз встретила радостно, будто с последней встречи прошли долгие годы. Антонин на глазах расцветал комплиментами и изысканными манерами, Том недоверчиво закатывал глаза, а заодно и рукава, чтобы скорее приняться за работу.
Пальцы легко сжали секатор, холмики на ладонях отозвались знакомой болью – недолго до мозолей. Том утешал себя: подравнивание живой изгороди и кружев плюща на солнечной стороне дома – почти искусство. Занятие почетное, творческое, не всякий справится. Антонин, как назло, оказался «не всяким». Он напросился к хозяйке на обед, а по возвращении нахально разлегся на газоне, вновь стал вредным и непокорным магом, который тяжелее волшебной палочки в руках ничего не держал.
Язык Антонина работал также споро, как и секатор Тома. Наверно, обильные приемы пищи и болтливость взаимозависимы. Хвала строгому режиму приюта, мелькнуло у Тома, за сильный характер и подобающие привычки, ни один маг–репетитор такого не привьет.
Шутки Антонина становились все глупее, жестикуляция развязнее, речь замедленнее, а конопатая физиономия так и лоснилась от лености. И у Тома закралось подозрение: не О’Бэксли ли девичья фамилия матери Антонина? Великобритания мала по сути, Англия еще меньше, а пути Долоховых неисповедимы…
Терпение иссякало, Том спросил с раздражением:
— Антонин, ты можешь работать молча?
— Я вообще не хочу работать, – последовал ответ. – Сейчас лето и у меня законные каникулы.
— Ошибаешься, – возразил Том язвительно. – Каникулы были, когда мы учились в Хогвартсе, а сейчас трудовые будни… Будь другом, подай перчатку.
Антонин потянулся к перчатке, но длины руки не хватило, обратил к Тому жалобный взгляд. Том выругался в голос, перешагнул друга, взял перчатку сам. Антонин поерзал на газоне, сцепил пальцы на груди.
— Все равно не хочу работать…
— Да и не работай! – воскликнул Том, щурясь на мелкую занозу. – Очень нужно. Все равно пользы от тебя, как от субботних проповедей.
Чес языком, видимо, не считался работой, и Антонин продолжил односторонние дебаты:
— Вот ты, конечно, меня извини, но с Августусом у тебя больше схожего. Вы оба себе на уме…
— Я на уме? – впервые возразил Том, и дискуссия стала полноценной. – А кто тайком метлу в Хогвартс пытался протащить?
— А кто в ванной запирался? Мы с Элджи, знаешь, как волновались?
— Да–а! – протянул Том с иронией. – Волнова–ались. Только каждый о своем.
— Хорошо, – уступил Антонин с присущей только ему легкостью. – Элджи волновался, а я любопытничал. И что с того? Ты мог выйти, успокоить, ответить на вопросы. И дальше бы себе сидел!.. Мы же вместе это дело начинали.
Том раздраженно поправил перчатку – велика, только мозоли натирает, и занозу от нее саднит.
— Не ври, не вместе. Вы с Элджи тайком в библиотеку убежали. Августус весь извелся от неизвестности.
— Но мы вернулись, – заспорил Антонин. – И рассказали все начистоту. А ты и потом умалчивал, и про Запретный лес почти ничего не сказал. Чего ты вообще туда потащился?
— Об этом я вообще говорить не хочу.
Антонин почесал нос, шмыгнул раз–другой, вновь уступил:
— Ладно, не станем. И все равно ты скрытничаешь, как Августус. Между друзьями секретов быть не должно.
— Друзья, – хмыкнул Том тихонько. – Топить вас, как котят, в младенчестве. Ты мне вот что скажи… А вваливаться в мою жизнь – по–дружески? А бить окна в приюте… хотя нет, за это спасибо. А орать сальные стишки на весь магловский парк – по–дружески?
— Я того… чудил маленько. Друзья разными бывают, а дружба меж ними одинаковая, на одних правилах держится. А разговор не передергивай, не передергивай! Мы о скрытности говорили и о секретах от друзей.
Том отложил секатор, повернулся к Антонину.
— Я тебе так скажу. Настоящий друг, если он, разумеется, настоящий, должен понимать, когда задавать вопросы, а когда промолчать. Порой надо сделать вид, что нет никакого секрета, потому что для твоего друга так лучше. Порой самому надо догадаться, в чем секрет.
— А ежели я недогадливый!
— Не мои проблемы. Учись шевелить мозгами.
— Чтоб стать таким как ты или Августус? Не уж, братец. У меня хоть лицо и некрасивое, конопатое, но прятать за маски я его не стану. Ни–ког–да.
