Скрипнула скамейка.
Но никто не поднялся.
* * *
«Он красивый», — сказала Анита далеко-далеко, давным-давно.
Падали яблоки в траву. Покачивались гроздья черешни; мелькали в ветвях круглые пятки.
«Я ходила через стеклышко к Звору в парк. Один раз с ним говорила… У него действительно большие уши. Но он все равно красивый…»
Юстин лежал без сна, закусив зубами подушку.
Когда укладывались на ночь, Арунас сказал ему, будто ненароком:
— Ты один теперь знаешь, где я деньги зарыл. Так что если недосчитаюсь…
Юстин не понял:
— Что?
— Деньги под елкой, — жестко сказал Арунас. — У меня дома, в поселке. Так ты учти — ты один знаешь…
Юстин долго смотрел на него. Потом отвел глаза; не нашелся даже, что сказать. «Подавись ты своими деньгами»? Унизительно.
Юстин знал, что Арунас хочет быть князем больше всех. И тучный Фрол хочет быть князем больше всех; и каждый из них хочет быть князем, а на пути к трону стоят ни много ни мало — восемнадцать других претендентов, восемнадцать братьев…
Юстин лежал, закусив подушку, и думал об Аните.
Это была будто ниточка между ним — и Звором. Ушастый тоже видел Аниту, пусть и однажды. Может быть, он ее помнит…
Может быть, став князем, Юстин вернет Аниту?
Его бросило в пот. От частых ударов сердца подпрыгивала простыня, которой он был укрыт. Он возблагодарил судьбу за то, что у него хватило ума не отказаться от борьбы за трон — побуждение это было слабостью, трусостью.
Что такое князь? В своем княжестве князь может все. Может, например, разыскать колдуна, потребовать от него, чтобы нашел Аниту… Да если Юстин станет князем — с какой стати Хозяину Колодцев отказывать ему?!
Юстин разжал зубы, выпуская край подушки. Во рту стоял вкус полотна и перьев; Юстин подумал, что на пути его к трону — и к Аните — стоят восемнадцать человек.
* * *
— …Давай же! Пошла! Пошла, скотина, вперед!
Это было последнее испытание. В крытой повозке их привезли на большое поле, обнесенное свежим забором. В центре стояло на возвышении одинокое кресло для Звора. У ворот имелась коновязь, к ней были привязаны две клячи — старые, тощие, с разбитыми копытами, но под хорошими боевыми седлами.
— Вперед!
Свист плетки. Ржание — будто стон.
— Ну вот, ребята, — начал Звор, останавливаясь перед последними из братьев-бастардов. — Вы у нас оба отважные и умные, обладатели многих бесценных качеств… Видите это поле и этих лошадей? Вам надлежит проехать каждому по десять кругов. Кто придет первым — будет княжить.
Юстинова кляча вырывалась вперед только тогда, когда он поддавал ей шпорами. Та соседская скотина, на которой Юстин одно время возил на базар яблоки, была еще ничего, по сравнению с этой несчастной старухой; он мысленно поклялся, что если победит и если кляча выживет — остаток дней ее пройдет в покое, холе и сытости.
И он шпорил снова и снова. И хлестал по бокам кнутом, и всякий раз лошадь содрогалась — и прибавляла шагу.
Он слышал, как свирепо кричит на свою клячу Арунас.
Из девятнадцати их осталось двое. Испытания заняли неделю, которая показалась Юстину годом; им задавали мудреные задачки и каверзные вопросы, их до одури поили какими-то зельями, с ними подолгу беседовал тот самый лысый, что кормил жабу домохранцами — и всегда во время бесед где-то поблизости обретался Ушастый. Им велели по многу раз выбирать между двумя совершенно одинаковыми статуэтками, им показывали нагих соблазнительных толстух, их пугали до смерти и потом считали удары сердца — и после каждого испытания претендентов становилось все меньше, и вот наконец остались только Юстин и Арунас.
Пять кругов пройдено; клячи едва шевелили ногами, однако полпути уже осталось позади.
— Пошла! — кричал Арунас и бранился.
— Пошла! — кричал Юстин и бранился тоже.
Ощущение, что именно он будет-таки князем, не покидало Юстина со вчерашнего дня. Это было не просто ощущение — уверенность; Юстин не радовался этому и не удивлялся. Он просто знал.
Наверное, накануне последнего испытания Арунас чувствовал его уверенность — и потому был настроен, как кулачный боец перед схваткой. Наверное, из Арунаса вышел бы хороший князь — азарт и вдохновение предстоящей борьбы делали его простецкое лицо величественным и почти красивым.
— Пошла!
Юстин дал шпоры. Кляча не рванулась вперед — только содрогнулась и застонала.
Разбитые копыта ее ступали все медленнее. Почему, в который раз подумал Юстин, почему для этого последнего состязания им не дали хороших коней? Что, в войске Ушастого перевелись лошади?
Нет, не перевелись. Но для состязания специально выбрали самых старых и немощных. Уж не для того ли, чтобы унизить претендентов? Чтобы о будущем князе говорили — он выиграл скачку на полудохлом одре?
— Пошла, — сказал Юстин умоляюще. — Ну пожалуйста, давай, осталось немного…
Арунас опередил его уже на четверть круга. Юстин взмахнул новым кожаным кнутом — но не ударил.
Кляча дрожала крупной дрожью. Капала в пыль тягучая слюна. Мокрые бока поднимались и опадали. На шкуре видны были полосы от предыдущих прикосновений хлыста.
Арунас опередил Юстина уже на полкруга! Юстинова уверенность, что именно он станет князем, вдруг потускнела и сморщилась, как проколотый бычий пузырь.
— Давай же!
Лошадь едва тащилась. Юстину ни с того ни с сего вспомнился мертвый Огонек у порога, и как дышал дед, когда его избили вербовщики…
Сзади налетел Арунас. Молодецки присвистнул; непрерывно шпоря свою клячу и без устали нахлестывая ее, он опередил Юстина уже на целый круг.
Юстин понял, что проиграл.
Почему им велели скакать на клячах? Нет, не для того, чтобы унизить. Каждое предыдущее испытание имело свой смысл — пусть Юстину не всегда удавалось разгадать его, но он был. Звор ничего не делает без смысла; вероятно, по его задумке будущий князь должен добиваться цели любой ценой, и если во время скачки придется до смерти загнать лошадь — так тому и быть…
Арунасу оставалось проехать два круга. Юстину — четыре. Он не скакал — тянулся, не решаясь коснуться шпорами впалых окровавленных боков, не решаясь ударить, да и зачем, все равно Арунаса уже не догнать…
Когда Арунас пересек черту в десятый раз, Юстин сразу же слез с лошади. Она стояла, опустив голову, глядя на него мутными старческими глазами; в этих глазах не было благодарности, только упрек.
Арунас бросил повод, вскинул руки, будто намереваясь схватить в ладони солнце. Лошадь под ним зашаталась и рухнула, и забилась в конвульсиях — Арунас выбрался из-под тяжелого тела, прихрамывая, двинулся к возвышению, на котором стояло кресло Звора; по мере того, как он шел, грудь его все больше выдавалась вперед, подбородок поднимался выше, это шагал не кузнец и не бастард, а молодой князь, и стражники, заметив эту перемену, расступились почтительно и, казалось, подумывали, а не поклониться ли?
