— Марит! — негромко произнесла Бенедикте. Больная не отвечала.
— Я сейчас займусь ею, — шепнула Бенедикте Кристофферу. — Хоть и грешно ставить одну человеческую жизнь выше другой, но мне кажется, что ее жизнь — самая ценная из всех, с которыми я имела дело.
Он только кивнул и, подавленный чувством стыда, вышел из палаты.
Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной и затылком, закрыл глаза.
— Я хочу, чтобы она жила, — прошептал он. — Жила… и забыла все! Забыла все, что я ей сказал! Она была тогда почти без сознания, она не могла все это запомнить. Но если она все-таки запомнила… Господи, помоги мне! И помоги ей!
Но вряд ли она могла теперь бороться за свою жизнь. А впрочем, могла бы, ведь Марит из Свельтена была такой стойкой. Но вряд ли она пережила бы его измену — мысль об этом была невыносима для него.
«Господи, сделай так, чтобы она забыла все! Или, в худшем случае, пусть она думает, что все это ей приснилось, ведь она была почти без сознания, не так ли?»
Таким жалким Кристоффер никогда не казался самому себе.
Бенедикте намеревалась обойти всех своих пациентов до прихода врачей. Но она поняла, что слухи о ней уже распространились повсюду, поскольку все перешептывались и с восхищением смотрели на нее.
Тем не менее, она не осмеливалась предстать перед пристальным взором врачей. В Норвегии была своя медицинская этика, далекая от всего того, что не имело отношения к медицинским школам.
Около десяти часов она забрала у медсестер Андре.
У Кристоффера как раз выдался свободный миг, и он вышел вместе с ними во двор. Андре, разумеется, ничего не знал об их планах.
— Как ты находишь состояние Сандера Бринка? — спросил Кристоффер. Бенедикте смутилась.
— Я… забежала к нему рано утром и собираюсь зайти попозже. Когда он увидит… Мне хотелось бы услышать его мнение…
— Надеюсь, ты не боишься? — с улыбкой произнес Кристоффер, многозначительно посмотрев на Андре.
— Нет, — засмеялась она. — Но мне все-таки хотелось бы услышать его приговор!
— Понимаю. Комплименты можно слушать до бесконечности. Для человека это просто жизненный эликсир. Кстати, как теперь дела у Ваньи? Ты же знаешь, я давно уже не был дома, а в письмах ее мало что можно прочитать между строк.
— Ванья… — неуверенно произнесла Бенедикте. — Не знаю, что тут ответить. Она стала такой странной. Такой рассеянной и таинственной. Иногда меня просто пугает ее экзальтированность, я этого не понимаю.
— Будь добра понять! Ты же знаешь, мы трое всегда были вместе, поэтому я чувствую ответственность за нашу «младшую сестру». К тому же она сейчас переживает трудный возраст. Ей всего семнадцать лет, и многие в ее годы делают глупости.
— Да, это верно, — согласилась Бенедикте. — Возможно, мне удастся что-то вытянуть из нее, но скорее всего у меня ничего не получится.
— Да, я понимаю. О Марко ничего не слышно?
— Ничего. С тех самых пор, как он спас меня и Сандера в Фергеосете. А это было десять лет назад.
— Странно, — пробормотал Кристоффер. — Где же он теперь?
— А кто такой Марко? — поинтересовался Андре.
— О, это наш родственник, — ответила Бенедикте. — Прекраснейший человек на земле. Ты никогда не видел его.
Андре с волнением спросил:
— У него черные волосы? Локоны до самых плеч? И белоснежные зубы? И он так красив, что просто дурно становится?
Кристоффер и Бенедикте разом остановились и уставились на него.
— Ты видел Марко? — спросила Бенедикте.
— Не знаю, — растерянно ответил Андре. — Я не имею права говорить об этом…
— Да, ты не должен выдавать тайну, — согласилась Бенедикте. Теперь спрашивала только она, поскольку Кристоффер никогда не видел Марко: — Какого цвета у него глаза?
Андре задумался.
— Имею ли я право сказать об этом?
— Думаю, что да. Ты хорошо выполнил обет молчания. Нам теперь важно выяснить, не говорим ли мы об одной и той же персоне. Итак, ты помнишь, какого цвета у него глаза?
— Они были… Ресницы у него были черными. А глаза… Они были серыми, темно-серыми. А кожа у него была…
Он никак не мог найти нужное слово.
— …отливала в темноте всеми цветами радуги? — пришла ему на помощь Бенедикте.
— Да. Так оно и было.
Бенедикте и Кристоффер переглянулись: сомнений быть не могло.
— Где ты видел его? — спросил Кристоффер. — Здесь?
— Нет, по пути… Нет, я не имею права говорить об этом.
— Это не он помог тебе отделаться от больших мальчишек? — спросила Бенедикте. — А потом обрести друзей?
Андре не знал, что ей ответить. Он торопливо кивнул, считая, что это все же лучше, чем просто проболтаться.
Взрослые с облегчением вздохнули.
— Как это чудесно, — сказала Бенедикте. — Знать, что он заботится о нас!
— Да. Но кто же все-таки такой этот Марко?
— Мне кажется, мы не должны слишком интересоваться этим. Мы знаем об этом только со слов Саги…
У Андре был растерянный вид.
— Мне показалось, что вы сказали, что он наш родственник? — спросил он.
— Да, это так. Он дядя Ваньи. Но она никогда не видела его.
— Зато я видел! — с гордостью произнес Андре, и все направились дальше.
— У меня больше нет времени сопровождать вас, — сказал Кристоффер и остановился. — Меня вызвал к себе главный врач, который хочет узнать, как нам удалось покончить с эпидемией, не выявив источника инфекции.
— Я совсем забыла про это… — испуганно произнесла Бенедикте, приложив руку ко рту. — Я немедленно начну поиски!
— Прекрасно!
Кристоффер ушел, и вскоре они уже стояли возле окна Сандера.
— Почему мы остановились здесь, мама? — спросил Андре.
— Почему… Просто мне захотелось взглянуть на это дерево. Ты не знаешь, что это за дерево?
— Мне кажется, это просто береза, — наивно ответил Андре.
— Да, конечно, ты прав. Мне показалось, что в ней есть что-то необычное. Взгляни, вот здесь, на коре…
Господи, какую чушь она несла, даже не осмеливаясь взглянуть на окно!
Сандер Бринк уже четверть часа стоял у окна. Он понимал, что ему не следовало даже садиться, тем более, что в этот день Бенедикте еще не занималась им, но он должен был увидеть мальчика, ему нельзя было откладывать это на неопределенный срок, и он боялся, что они могут придти раньше, чем он встанет с постели.
Его сын…
Он не сомкнул глаз в эту ночь.
Почему она ничего не сказала ему? Многое могло быть по-другому. Десять брошенных на ветер лет…
Бенедикте всегда занимала особое место в его сердце. Чаще всего это были скорбь и сожаление, потому что все закончилось так плачевно в Фергеосете. Он был оскорблен в своем мужском достоинстве — и повел себя как мальчишка! Он был обижен. А ведь до этого они были лучшими в мире друзьями! А потом он расстался с ней и поспешно женился. Это не было местью Бенедикте, нет, он вычеркнул ее из своей жизни — по крайней мере, пытался вычеркнуть — просто он был покорен редкостной красотой своей невесты.
