Да, он правильно сказал Бенедикте: в тот раз он был не достаточно зрелым, чтобы жениться на ней, он немедленно изменил бы ей.
Теперь же все было по-другому. У него был жизненный опыт. И в нем не умерла преданность этому неуклюжему, детски чистому душой существу.
Он был готов постепенно преодолеть пропасть, образовавшуюся между ними. Может быть, у него это получится. А может быть и нет. Время покажет. Во всяком случае, он не хотел терять с ней связь.
Брак? Он уже попробовал это. Он был счастлив только в первые месяцы. Теперь с него хватит, независимо от того, будет что-нибудь между ним и Бенедикте или нет.
А вот и они! Сандер прислонился к оконной раме, чтобы лучше все видеть.
Вот они попрощались с доктором Вольденом. Подошли ближе, остановились прямо перед его окном, стали смотреть на росшее там дерево.
Они стояли так близко, что если бы окно было открыто, он мог бы, вытянув руку, коснуться их.
Сандер никак не мог насмотреться на своего сына. Его собственный сын! Да, это был его сын, ошибки быть не могло. Но какой это красивый мальчик! Глаза, лоб, все черты лица свидетельствовали о его интеллигентности. И еще в нем чувствовалась душевная чистота, доставшаяся ему от Бенедикте — лично в себе Сандер этого не находил. Цвет глаз у него был такой же, как у отца, зато волосы были темными, как у Бенедикте — и вьющимися, как у Сандера. А какими точеными были пальцы, прикасавшиеся к стволу березы!
«Посмотри сюда, малыш, взгляни на своего отца! О, Господи, как я уже полюбил тебя!»
Сандер Бринк больше ничего не видел: глаза его наполнились слезами, которые лились и лились, словно из какого-то неиссякаемого источника.
Когда Бенедикте вошла, Сандер уже лежал в постели. Он по-прежнему был в изоляторе один, поскольку крестьянина перевели в большой зал, он был уже почти здоров. То же самое можно было сказать и о Сандере, но Кристоффер специально оставил его в отдельном помещении — ради Бенедикте.
По ее глазам Сандер понял, что она ждет от него приговора и что она не боится негативного впечатления.
— Бенедикте, — собрав все свое тепло, сказал он, протягивая к ней руки. — Какой прекрасный мальчик! И он мой!
Она просияла от радости.
— Но ты не должна была… Он вытер глаза и начал снова:
— Да, я плакал, должен признаться. Но я был так расстроен! Все эти годы я ничего не знал о своем сыне!
— Я понимаю, — тихо ответила она. — Я тоже очень печалилась об этом, пока Андре рос. Меня печалило то, что я не могу делить с тобой радость и гордость за него. Но что я могла поделать? Было слишком поздно, я уже повернулась к тебе спиной, а ты женился на другой. Давай забудем прошлое и будем думать о будущем!
— Давай. Но где он теперь?
— У медсестер.
— Мне хочется снова увидеть его. И как можно скорее! Как ты думаешь, сколько я еще пролежу здесь?
— На этот вопрос я не могу тебе ответить, — с улыбкой сказала она. — Но ты скоро поправишься. Как твоя рана на руке?
— Не знаю, уже не болит так, как раньше.
Во время лечебного сеанса он оживленно говорил о том миге, когда он сможет поговорить со своим сыном, рассказать ему о себе — и, как он выразился: основательно заняться своей семьей.
Они посмотрели друг другу в глаза. Оба понимали, что к этому ведет долгий путь. Развод. Привыкание друг к другу. Возможно, у них вообще ничего не получится, возможно все просто уйдет в песок.
Но так они не думали. Они снова ощущали общность, как это было в Фергеосете. У них были большие надежды на будущее. И у них был Андре — а это важный фактор, самый важный.
Закончив лечебный сеанс в палате Сандера — а сеанс этот длился дольше, чем все предыдущие вместе взятые — она приступила к поискам источника инфекции.
Это было все равно, что искать иголку в стоге сена, и Бенедикте не была уверена в том, что ее специфические способности помогут ей определить местонахождение крошечных бацилл — миллионов бацилл, если быть точным.
Сначала ей нужно было поговорить с теми, кто давно безуспешно пытался напасть на след этой инфекции. Это был лаборант и его ассистентка. Бенедикте было нелегко объяснить, кто она такая и что ей нужно, но когда она упомянула имя Кристоффера Вольдена они согласились ее выслушать. Оба были настроены весьма скептически. Они слышать не хотели ни о каком шарлатанстве. Бенедикте пришлось показать им, что она мастер своего дела. Они сидели за столом в лаборатории, весьма бедной, и она попросила дать ей карандаш, торчащий из кармана лаборанта.
Взяв карандаш в руку, она сказала:
— У тебя тяжелый характер, ты долго помнишь обиды. Но у тебя светлая голова, хотя ты и не добьешься того, о чем мечтаешь: стать хирургом. Ты женат, но не особенно удачно, и в этом твоя вина, потому что ты приносишь домой все свои обиды и бываешь несносен за столом. Твоими положительными чертами являются любовь и забота по отношению к… двум… нет, к трем детям…
Когда Бенедикте зашла уже так далеко, он вырвал из ее рук карандаш. Он был просто в гневе!
— Благодарю, с меня хватит! — сказал лаборант. — Что же ты хочешь узнать? Похоже, ты знаешь и так слишком много!
— Я хочу знать, как далеко вы зашли уже в ваших поисках, чтобы исключить пройденные этапы и не терять зря время.
— Хорошо, мы основательно проверили все, что поступает с кухни, но ничего не обнаружили. Там чистота и порядок, меню — обычное для всех больниц, количество бактерий в пределах нормы.
— Дальше!
— Потом мы, разумеется, обследовали персонал, стараясь выявить носителя заболевания. Но все здесь выполняют правила гигиены и никогда не ходят из одного павильона в другой, предварительно не вымывшись.
Медсестра сдержанно заметила:
— До нас дошли слухи о твоих лечебных сеансах. Говорят, результат потрясающий. Все зараженные уже выздоравливают.
— Не исключено, что им просто пришло время выздоравливать, — сухо заметил лаборант.
— Да, конечно, — с нарочитым смирением сказала Бенедикте.
Тот, кто действительно силен, может позволить себе смирение.
— Но не той, у которой было воспаление слепой кишки, — заметила медсестра. — Она уже умирала и не могла просто так прийти в себя. Забыла, как ее зовут…
— Марит из Свельтена, — сказала Бенедикте.
— Да, она. Я слышала, как главный врач сказал, что просто уму непостижимо, как она пришла в себя.
У лаборанта был скучающий вид, и Бенедикте поспешила спросить:
— Где впервые была обнаружена инфекция?
— Пойдем, я покажу тебе, — сказала медсестра и повела ее за собой.
Она показала ей, какой путь прошла эпидемия, с чего она началась и во что вылилась. Бенедикте поблагодарила за помощь и дальше стала действовать самостоятельно.
