Тем временем госпожа Прыгуша развязала огромный мешок и достала кресло с наклонной спинкой, железную ванночку, сложенное полотно и маленькие бутылочки. Судя по всему, она была местной повитухой.
— Возьму и сожгу вас всех! — орала Мошка.
— Так-то лучше! Эй, сыпь, давно у нее начались схватки? — вкрадчиво завизжала госпожа Прыгуша.
— Шесть часов! — рявкнул паренек. От долгих криков у него на лбу проступили вены. — Не могли ни за кем послать, пока нас не существовало…
— Сыпь, не переживай, все хорошо, — похлопала его повитуха по руке. — Трепачка, ты должна расслабиться.
Лежавшая на матрасе женщина вяло кивнула. Мошка поняла, что волосы у нее слиплись от пота.
При свете очага Мошка смогла получше разглядеть повитуху. Было ей скорее сорок, чем тридцать, удачное строение черепа придавало лицу выразительности. От постоянных улыбок из уголков глаз веером разбегались морщинки. Платье у нее было серым, а кожа бледной, зато каштановые волосы были собраны в пучок, перевитый лентами и сверкающий заколками. Отдельные упрямые пряди торчали из-под чепчика. Она вызывала бы доверие, если бы не колотила совком по ведру для угля.
— Как я не люблю мужиков в родильной комнате, — поведала она на всю округу. — Ну, деваться некуда. Мальчики, встаньте лицом к стене.
Клент, бледный мальчишка и паренек с расплющенным носом послушно развернулись к стене.
Вопрос повитухи Мошка расслышала далеко не с первого крика.
— Спросила. Как. Тебя. Зовут?
— Мошка Май! — крикнула Мошка, не подумав.
— Поздравляю, Мошка Май. Сейчас ты поможешь малышу появиться на свет.
Пока мужики покорно орали на беззащитную стену, Мошка помогла госпоже Прыгуше уложить роженицу на кресло, а потом снова подхватила сковородки. Она уже разобралась, что «пугалки» должны убедить ребенка, будто снаружи слишком шумно и не стоит вылезать из мамы, пока не станет потише.
Мошка била в сковороды, закрыв глаза. Ей было тяжело смотреть на вздутый живот роженицы, блестящую от пота кожу и распахнутый рот. Правда, она то и дело подглядывала. Ее зачаровала сама концепция того, как сердитый живой комок лезет из мамы на свет.
В очаг подбросили угля, чтобы нагреть чайник и кувшинчик масла, пахнущего миндалем. Полчаса тянулись мучительно долго. Повитуха все время смотрела на карманные часы. Наконец она приказала всем утихнуть.
— Пора. — От долгих воплей голос ее сел. — Больше шуметь не нужно. Время настало.
То, что «пугалки» прекратились, не означало немедленных родов. Повитуха целую вечность успокаивала роженицу, будто та — лошадь с коликами. Лицо у той морщилось и краснело, она издавала долгие стоны, как бедолага, спихивающий с груди тяжелую повозку.
— Возьми ее за руку, — приказала повитуха.
Мошка послушалась, и роженица чуть не раздавила ей пальцы. В клетушке воняло потом, жиром и миндалем. Мошка как загипнотизированная смотрела в лицо будущей матери. Прямо здесь, прямо сейчас родится новый человек.
— Вот, пошло… давай, Трепачка, тужься… еще разок… вот и все…
Роженица откинулась в кресле. Лицо у нее обвисло, и Мошка испугалась, что та умерла. Но грудь поднималась. Пока повитуха возилась с тряпками, пеленками и ножом, Мошка держала роженицу за руку, наблюдая за еле заметным биением жилки на виске и горле.
Повитуха омыла в ванночке синюшного ребенка с жидкой плюшкой черных волос на голове и раздутым багровым узлом на животе. Потом она профессионально шлепнула его по попке, и он издал звенящий плач. Пока его мазали маслом и пеленали, крошечные кулачки дрожали. Мошка видела, как рожают коровы, кошки и собаки. Их малыши выпадали наружу блестящими свертками. Человеческие роды, тоже грязные и шумные, производили совсем другое впечатление. Мошка подумала, что в свое время так же появилась на свет.
Мокрые ресницы новоявленной матери задрожали. Она нашарила глазами повитуху, которая одной рукой баюкала малыша, а другой теребила карманные часы.
— Ну как… во сколько?
— На четыре минуты позже. — Госпожа Прыгуша хлопнула крышкой часов и села. — Трепачка, ты поняла? Он дотерпел. Родился в час Добрячки Щебетухи. Можешь дать сыну дневное имя.
Трепачка улыбнулась устало и довольно, но вдруг лицо ее сморщилось, и она заплакала.
Через полчаса после родов повитуха уложила Трепачку на кровать, вручив чашку пряного вина и кусок хлеба. Спеленутого малыша, похожего на жирную гусеницу, пристроили на груди. Мошка подумала: раз ее собственная мать умерла при родах, где она сама лежала в свою первую ночь?
— А с этими чего? — Паренек исподлобья зыркнул на Мошку с Клентом. — Им нельзя здесь оставаться. В особенности ему.
Проследив за его взглядом, Мошка с Клентом запоздало попытались укрыть гостевые значки.
— Конечно, нет. — Госпожа Прыгуша собрала инструменты в узел. Удивленные глаза словно прикипели к дневному значку Клента. — Прознают, что мы говорили с ними, будет куча шума. Укроем их, и нам хана.
— Вы что, выгоните нас на улицу? — возмущенно взвизгнула Мошка. — Мы ради вас горло сорвали!
— Выгоним. — В голосе госпожи Прыгуши звучала мягкая, но абсолютная решимость. — Вы здорово нас выручили, так что доносить на вас мы не будем. Но дальше вы уж как-нибудь сами.
Она взвалила узел на плечи и поволокла его к выходу.
— Похоже, мы рискуем злоупотребить гостеприимством добрых хозяев, — буркнул Клент себе под нос.
В воздухе снова разлилось напряжение. Сыпь прикрывал грудью Трепачку и ее новорожденного сына. В руках он сжимал дубинку. Бледный мальчишка крутил в пальцах острую железку. Перемирие окончилось.
Когда распахнулась дверь, у Мошки сердце чуть не выскочило из горла: улицу заливал лунный свет. После дымного сумрака он не хуже солнца слепил глаза. Клент с Мошкой следом за повитухой вышли наружу.
— Мадам, — заговорил Клент, едва у них за спиной захлопнулась дверь, — коли есть в вас хоть капелька сострадания…
Госпожа Прыгуша прижала палец к губам, зыркнула по сторонам и поманила их за собой.
— Отведу вас к себе домой, — шепнула она еле слышно. — Нельзя было говорить при них, Сыпь донес бы на нас быстрее ветра. Он неплохой парень, но страх превращает людей в подлецов. Подождите.
Она достала черную тряпку и обмазала значки сажей. Желтая кайма посерела, светлый значок Клента потемнел.
— Рот на замок, и не отставать.
ДОБРЯЧКА ЩЕБЕТУХА, ЧТО КОРМИТ РАННЮЮ ПТАШКУ
Мошка с Клентом пугливо крались следом за госпожой Прыгушей. Жались к стенам, как она. Замирали, как она. Один раз в боковом переулке заметили дюжину кандальников с метлами и ведрами. Останавливаться не стали.
