Мои сомнения рассеялись, когда мы вошли внутрь. Оказалось, что белое здание — всего лишь вестибюль. Девяносто процентов базы расположено под землей — и уж охрана здесь такая, что мышь не пролетит, хомяк не проползет.
На входе нас должны были не только пропустить через металлодетектор, но и обыскать. Этот момент был самым рискованным — у полковника при себе оружие и взрывчатые вещества, Святогневнев на ощупь холодный, ко мне тоже лучше не прикасаться, ну а зомби Погонщика Рабов… на него даже шофер постоянно косился в зеркало. Вон рожа какая — тут никакая маскировка не поможет.
Да и документов ни у кого из нас нет…
К счастью, приятель Святогневнева тоже это знал, а поэтому встретил нас в вестибюле. Худощавый, румяный, с длинными растрепанными волосами, он сразу бросился к Святогневневу и затряс его руку.
— Лелик, привет! — оживленно воскликнул он. — Как жизнь, как сам, почему не пишешь, когда диссертацию закончишь?
— Здорово, Аря, — сдержаннее, но тоже приветливо кивнул Святогневнев. — Это мои друзья, я тебе про них рассказывал…
— Ага, как же, помню, помню! А кто из них… э-э?.. — прищурился наш новый знакомый. В его глазах мне почудилась легкая сумасшедшинка.
— Знакомьтесь, господа, — сказал Святогневнев. — Аристарх Гадюкин, мой старый друг… профессор, между прочим.
— Здравствуйте, товарищ профессор! — сунул Гадюкину свою клешню Щученко. — Мене звать Ефим Макарыч, полковник нашего, значить, комитета… епта!.. Товарищ Бритва, вы чаво это мене в бок пхаете?!
— Ага, — снова хитро прищурился Гадюкин, теперь глядя уже только на меня. — Интересненько, очень интересненько. Но что это мы в дверях-то стоим? Предлагаю продолжить разговор в моих, так сказать, хоромах. Прошу, прошу. Жора, эти со мной, им можно без личного досмотра, — обратился он к молодому охраннику.
— Не положено, Аристарх Митрофаныч, — покачал головой тот, заступая нам путь. — Инструкция. Прошу показать сумки, карманы. Фотоаппараты, видеокамеры, мобильники, другие записывающие устройства оставить здесь. Незапечатанные сосуды, емкости, режущие устройства, ценные вещи предъявить для осмотра.
— Ну Жора, ну Георгий Максимыч, ну пропусти! — заканючил профессор.
— Не положено. Режимный объект — без личного досмотра запрещено.
— Младший лейтенант Никодимов, вы что себе позволяете?! — возмущенно топнул ногой Гадюкин. — Целый профессор перед вами стоит!
— А я, между прочим, в звании полковника нахожуся! — встрял Щученко.
— Полковник, заткнитесь немедленно, — шепнул ему на ухо я. — Вы нам всю конспирацию загубите.
Про конспирацию Щученко понял и важно закивал, надувая щеки так, что стал похож на откормленного хомяка.
Профессор Гадюкин еще пару минут уговаривал охрану, что мы заслуживаем доверия и нас можно пропустить без обыска, но охрана была непреклонна. В рыбьих глазах лейтенанта Никодимова не отражалось ничего, кроме параграфов инструкции.
— Товарищ Бритва, а давайте я их всех просто шлепну по законам, значить, военного времени, — потянулся к пистолету Щученко.
— Фу! Сидеть! Плохой полковник! — шикнул я.
Взгляд Щученко сразу стал злым, как у бешеной собаки. Не был бы я бронированным когтистым монстром, мог бы даже испугаться.
Вообще, положение сложилось не самое лучшее. Я даже задумался о том, чтобы последовать совету полковника и вырубить охрану… не из пистолета, конечно. Просто парализовать на часок-другой моим хвостовым жалом. Проблема в том, что здесь ведется видеонаблюдение — если применить силу, на базе мгновенно поднимется тревога. Вон, одна видеокамера прямо на меня таращится. Моргает своим красным глазком, стрекочет чуть слышно. Хорошо, что кулон сидов обманывает не только глаза, но и технику — а то бы я попал.
Профессора Гадюкина ситуация тоже не устраивала. Он позвонил кому-то по мобильному и принялся недовольно гундеть, что к нему де приехали старые друзья, почти что родственники, а их так подло и гнусно унижают недоверием. Собеседник Гадюкина что-то пытался объяснить, втолковать — мол, порядок для всех одинаковый, ничего личного — но профессор талантливо изображал истеричную барышню и ничего не желал слушать. В конце концов он даже пригрозил, что прямо завтра хлопнет об стол заявлением об уходе, раз с ним тут так обращаются. Уйдет в частный бизнес или вообще пополнит ряды утекших за границу мозгов.
На другом конце трубки явно забеспокоились. До моего сверхчуткого слуха донеслись просящие нотки, переходящие в плохо скрытую лесть. Собеседник Гадюкина воззвал к его патриотизму, пообещал увеличить зарплату и подарить на день рождения новый синхрофазотрон, но профессор хотел не этого. Он хотел, чтобы нас, его лучших друзей, пропустили к нему в гости в обход металлодетектора и без личного досмотра.
— Я за них ручаюсь! — выкрикнул Гадюкин. — Понимаете, батенька?! Я лично за них ручаюсь!
— Хорошо, хорошо… — неохотно пробубнили на том конце трубки. — Если под вашу личную ответственность, то конечно, пусть проходят… но только к вам в кабинет и никуда больше! Вы же все-таки не ребенок, профессор, что у вас вечно за капризы какие-то…
— Это не капризы, а прихоти, — отрезал Гадюкин, передавая трубку лейтенанту Никодимову.
Тот с каменным лицом выслушал распоряжение начальства, кивнул и отодвинулся в сторону, пропуская нас к лифту.
Кнопок в лифте не было. Их заменяла прорезь кардридера — Гадюкин вставил туда карточку, и лифт совершенно бесшумно понесся вниз. Мое чувство Направления подсказывало, что мы мчимся с огромной скоростью, но все остальные чувства искренне верили, что мы стоим на месте. Прошло секунд пять-шесть, и лифт остановился, опустив нас под землю метров на сто или сто пятьдесят.
— Добро пожаловать в мои пенаты! — весело провозгласил Гадюкин, указывая путь.
Коридор, по которому мы прошли, был белым, как снег. Белые стены, белый потолок, белый пол. Эту абсолютную белизну нарушал только ярко-красный робот-пылесос, с чуть слышным жужжанием ползущий нам навстречу. Если не считать этого неразличимого для человеческого уха звука, в коридоре стояла полная тишина.
У двери в кабинет Гадюкина скучали два охранника — молчащие и неподвижные, как стража Букингемского дворца. При виде нас они лишь скосили немного глаза, но не шевельнули ни единым членом. Висящая на стене камера — и та проявила больше внимания.
— Слева Виктор, а справа Сергей, — небрежно представил их Гадюкин. — Они тут все время стоят. Не знаю, зачем.
У Сергея чуть заметно дернулась щека, но он ничего не сказал.
Войдя в кабинет, профессор Гадюкин первым делом запер дверь, а потом прижался к ней ухом. Постояв так с полминуты, он повернулся ко мне, и в его глазах заплясали крошечные дьяволята.
