Дверь за ними затворилась, и в доме воцарилась тишина.
Пустыня была огромной — казалось, ничего в мире не осталось, кроме песка, обжигающего солнца и ветра. Сгорбленный человек брел вперед, прикрывая лицо от горячих порывов суховея. Казалось, он шагает в никуда, и оставляет за своей спиною рокочущее ничто.
Одежда выдавала в нем странствующего прорицателя. Длинный халат, украшенный сложным орнаментом, свисал до самой земли. Шесть ожерелий постукивали на шее странника — одно из нефрита, другое из кости, третье из дерева. Из чего неизвестный мастер выточил оставшиеся, определить было сложно.
Большой сверкающий амулет, в форме жука-скарабея, выделялся на фоне прочих магических украшений. Лап у этого создания было не шесть, как принято, а восемь, на спине же его красовался черный иероглиф.
Странник поднял голову, скрытую за широким капюшоном, и приложил руку к лицу. Там, вдалеке, виднелись фигуры верблюдов. Четыре вьючных животных неспешно следовали через барханы. Несколько человек, сопровождавшие их, вели себя с такой уверенностью, словно не находились в сердце бескрайней пустыни, казалось бы, без малейшего ориентира вокруг, — а ехали по оживленной, ровной и прямой дороге.
Присмотревшись, гадатель узнал в путешественниках купцов, что нередко проходили в этих краях. Встреча с людьми не обрадовала и не испугала странника. Он продолжал свой путь, — словно для него не существовало в мире никого и ничего, кроме дороги, видимой лишь ему одному. Не ускоряя шага, он двигался вперед, пока не поравнялся с процессией.
— Мир вам, добрые люди, — произнес он, обращаясь к купцам.
Не сказав более ни слова и не дожидаясь ответа, продолжал свой путь. Те, кого он только что повстречал, навсегда исчезли из его жизни, и он, поди, уже не помнил о них. Однако купцы совсем по-другому отнеслись к неожиданной встрече.
— Эй ты, оборванец, — воскликнул главный из них, толстый великан с черными усами. — Что ты забыл в этой пустыне, проклятой шайтанами? Даже трусливые шакалы, пожиратели падали, не забредают так далеко. Какой же ветер занес сюда тебя, мошенник?
Гадатель склонил голову. Его движения были полны смирения, но сразу становилось ясно — он кланяется не из почтения перед крикливым купцом. Это было почтение перед некой неведомой, далекой силой, которая свела путников вместе.
И, коли их встреча произошла по воле Всемогущего, — странствующий прорицатель должен был принять происходящее. И грубость купца, и его лишенные оснований подозрения — оскорбительные для каждого правоверного. Все это следовало вытерпеть, как и любое другое испытание, посланное свыше.
— Я всего лишь смиренный гадатель, — произнес человек. — Я ничто, пыль на ваших ногах, благородный господин. Дозвольте же мне продолжать мой путь. Ничем боле я не побеспокою вашу милость.
В глазах его, однако, сверкнула искринка. «Если только мошенники забредают так далеко в пустыню, — словно говорил он, — значит и ты, и спутники твои — такие же проходимцы». Однако ни одного дерзкого слова не сорвалось с уст странствующего гадателя.
Купец взглянул на него с подозрением, не в силах понять, уж не подшучивает ли над ним оборванец. Но голова странника оставалась глубоко склоненной, и торговец, не заметив смешинки в глазах собеседника, немного успокоился.
— Наверно, ты из тех, кто шастает вдоль караванных путей, да подсказывает разбойникам, где и когда можно поживиться за счет честного человека, — продолжал купец, но было видно, что сам он уже в это не верит. — А может, ты попросту бездельник, шарлатан, обвешавшийся дешевыми побрякушками. Затуманиваешь головы крестьянам, прохожим, в надежде вымолить пару динаров или туман. Отвечай, я прав?
— Иногда добрые люди и правда дают мне кроху, от щедрот своих, — отвечал прорицатель. — Порой приглашают разделить с ними скромную трапезу. Но сам я никогда не прошу подаяния, и слово обмана ни разу не слетало с моих уст.
— Со мною ты тоже кое-что разделишь! — воскликнул купец. — Али, Карам — схватите этого бездельника, да отстегайте как следует нагайкой. Пусть знает, как обманывать простаков, жалкий мошенник.
— Стоит ли терять на него время, ага? — воскликнул один из его подручных. — Солнце высоко, а до оазиса путь еще неблизкий.
— Ничего! — ответил купец. — Воздать по заслугам бродяге и плуту — доброе дело. Да к тому же веселое. Давайте, сорвите с него эти покрывала — послушаем, как он будет кричать под плеткой.
Гадатель отступил назад, предупреждающе подняв руку. Купец усмехнулся — он прекрасно знал, что жалкие мольбы о помощи не остановят его помощников. И вдруг, как по волшебству, громилы действительно замерли.
На мгновение дикая мысль мелькнула в уме торговца. А что, если странный человек — и правда волшебник, скрывающийся под личиной нищего? Но практичный купец быстро отбросил сомнения. Проследив за взглядом своих подручных, он увидел всадника на вороном коне, быстро приближавшегося к ним.
Незнакомец-мавр был одет во все черное; его лицо прикрывал такого же цвета платок. За плечами всадника сверкала кривая сабля. «Уж не разбойник ли это?» — подумалось торговцу. Он начинал жалеть, что потерял столько времени на разговоры с бродячим гадателем. Как знать — вдруг на него сейчас накинется шайка грабителей и отберет все товары.
Увидев, что черный всадник один, купец немного успокоился. И все же нежданное появление странного воина не добавило торговцу радости. Коротким жестом он приказал своим охранникам приблизиться, а сам вынул из ножен кривую саблю.
Незнакомец остановил коня. Великолепный арабский скакун встал на дыбы, и незадачливый купец испуганно отшатнулся, едва не упав с верблюда — хотя и был достаточно далеко.
— Ах ты, мерзкий гаденыш, — загрохотал воин. — Отродье инкуба, плевок шайтана. Думал, тебе удастся скрыться от гнева Фархад-паши? Пусть даже ты станешь песчинкой, точно такой же, как и тысячи тысяч вокруг — я все равно отыщу тебя, и ты познаешь силу моего гнева.
Странствующий гадатель едва заметно покачал головой, выражая неодобрение. Сердце провалилось в пятки торговца. Он никак не мог припомнить, встречал ли раньше этого грозного воина, и как смог навлечь на свою голову такую беду.
— О, милосердный паша, — запричитал купец.
Он не был уверен, что видит перед собой самого владыку Фархада, о котором слышал впервые. Но счел, что даже если перед ним просто посланник, будет нелишним польстить его самолюбию.
— Чем я обидел вас? Может ли недостойный торговец хоть как-то замолить свои прегрешения?
