Демид перестал вырываться. Горячие слёзы прикоснулись к пальцам отца. Раскидывая костюмы, брюки, рубахи, не выпуская сына, Прохор пролез к дальней стене шкафа, углублённой на метр в бетонную нишу. Дверь в комнату распахнулась, выбитый шпингалет отлетел к отопительным батареям под окном. С грохотом ворвались бандиты. Бедный попугай навеки похоронил последний недовольный крик под выстрелом пистолета. Пёрышко выбилось из клетки, подлетело и плавно опустилось на край письменного стола возле матового экрана монитора.
— Там!.. В шкафу!..
Казалось, армия стволов, выстрелов и пуль грохнули разом, пробивали дубовый шкаф, рикошетили, нещадно били по слуху; дневные лучики из многочисленных дыр внедрялись в темноту, светлыми шомполами пронзали узкое пространство. Осколки кирпичей и щепки отлетали, ударяли по дереву, стёклам окон, в потолок. Ужас за жизнь сына застыл в глазах Прохора, пальцы, прижимающие маленького Демида к груди, дрожали. Он дёрнул ручку люка: металлическая крышка в ширину шкафа нехотя подалась. Прохор покрепче прижал сына, который громко плакал и трясся всем телом.
— Маленький мой, малыш. — Крепкая рука Прохора обхватила спусковой столб, босые ступни заскользили вниз. В то место, где мгновением раньше скрылась голова Прохора, вонзилась пуля.
— Быстрее, быстрее! — орал Чингиз. — Туда! Стреляй! Куда ход ведёт?! Куда? Сибиряк, на улицу! Все прочёсывают местность! Ход далеко не должен вести!
Громила Сибиряк ударился бицепсом о дверной косяк, громыхая, помчался по лестнице. Звук сдвигающейся бетонной плиты глухо отдавался по стенам.
— Что там? — Чингиз на коленях заглянул в шкаф.
— Закрыл плитой, — ответил Валет из темноты, сдёрнул с плечика, мешавшую взгляду, рубаху. — Голыми руками не пробить.
— Ушёл?! — Чингиз пнул тяжёлую напольную вазу. — Уходим, Валет.
— Что, если вернётся? Засаду…
— Уходим! Не вернётся! Не вернётся, — сквозь зубы прорычал Чингиз, впечатал кулак в дверцу шкафа. Взгляд метнулся на семейную фотографию в рамке над двуспальной кроватью, что-то заставило задержаться, невольная мысль спросила: «А так ли всё — кажется?»
Валет отряхнул колени, поднялся на ноги, ухватил оставшиеся вешалки с одеждой и, бранясь, швырнул на пол.
— Жена спала не с мужем. В другой комнате. Не одна? — Суровые глаза Чингиза больше минуты изучали глаза «отморозка». — Ну-ка, Валет, пошли, посмотрим. Побудем немного детективами.
Дверь в спальню первая от лестницы держалась на верхней петле, низ занесён к стене на кресло, треснутые наличники отошли вместе с переломленной дверной коробкой, казалось, вся конструкция сейчас рухнет. Создавалось ощущение, что тот, кто сюда вламывался, долго всё отдирал топором и гвоздодёром. Изогнутые вырванные шурупы разбросаны возле порога на светлом ковровом покрытии, дверная ручка вместе с куском дверного полотна на ковре уткнулась в заднюю спинку двуспальной кровати.
Валет первым вошёл в комнату, быстро прошёл к окну и вырвал жалюзи. Дневной свет вломился, отразился во всём стекле просторной спальни, не оставил шанса ни одному тёмному уголку. Уже успевший немного застояться тяжёлый запах мёртвого человеческого тела с примесью металлических опилок или стружек неприятно ударил по обонянию, подпуская и слабый запах мочи вперемежку с женскими духами.
Чингиз взглянул на шкаф, такой же в котором укрылся Прохор с сыном. Единственная дубовая дверь открыта, рядом на полу собрана в кучу женская одежда. Чингиз перевёл задумчивые глаза на двуспальную кровать и вернул взгляд на разноцветные тряпки.
— А там? — спросил он. — Одежда вся здесь?
— Да, — кивнул Лазарь.
— Угу, — произнёс Чингиз, хмурым взглядом провёл по комнате. — А мужской одежды здесь нет. — Он пнул лифчик. — А что с люком?
— Да не успели. — Лазарь потёр кончиками пальцев затылок. — Он всё перекрыл. Создалось ощущение, что он ждал нас.
— Интересно получается, — возразил Чингиз. — Он знал и ждал, когда выпотрошат внутренности жене и дочерям? А потом ещё раздумывал, спасаться самому с сыном или нет?
— Но, Чингиз, в считанную минуту мы всё здесь прошерстили. Люк был закрыт. Это я тебе отвечаю, да ещё с гарантией.
— Но мы не успели ещё к нему ворваться за эту минуту. И он не сразу спрыгнул в потайной ход. Немного промешкал. И кстати, Лазарь, если бы Акула нас ждал, мы были уже давно все мертвы.
Чингиз посмотрел на довольно-таки большое кровавое пятно на потолке над кроватью и обернулся на вышибленную дверь, в который раз удивился. Вот если бы дверь выбивали специально, демонстрируя каким-нибудь ученикам, то наверняка максимум, что случилось — немного треснула дверная коробка да выскочил один шурупчик или вообще остался наполовину вытащенный, изогнутый, но в дереве. Или если бы напоказ убивали: ну да, немного крови на обоях, на кровати. Но когда вот так врываешься, а потом осматриваешься, ощущение, что демоны верхом на буйволах и носорогах здесь промчались, рубая острыми шашками налево и направо. Чингиз весело усмехнулся. Вот как, например, такое пятнище крови оказалось на потолке? А стена — словно злобный маньяк размашисто работал художественными кровавыми кистями.
— Да, — сказал Чингиз тихим голосом. — Это называется — взгляд бога. А под взглядом бога никто не желает чудить.
Чингиз подошёл к спинке кровати, у мягкого изголовья аккуратно лежали две подушки, сверху лежала пачка «Честерфилда» и на ней одноразовая пластмассовая чёрная зажигалка. Чингиз перевёл взгляд на высокий узкий подоконник. Там блестела на дневном свете массивная квадратная пепельница, через стеклянные стенки видны несколько недокуренных сигарет.
Чингиз поискал глазами очиститель воздуха или кондиционер, ничего похожего не увидел и подумал, что женщина курила, а комната совсем не прокурена. Он вытянул шею, чтобы получше рассмотреть женское тело. Широко раскинутые ноги лежали поперёк кровати, смыкающиеся в промежности крупными половыми губами слегка раздвинутыми. Тело распласталось спиной на полу, руки над головой согнулись в локтях, красный шёлковый халатик раскинулся как кровавые крылья убитого ангела, грудная клетка пробита выстрелом из обреза. Яркая губная помада на лице выделяла приоткрытые пухлые губы, испачкав белоснежные ровные зубы.
Чингиз несколько минут хмуро рассматривал половые органы женщины, покручивая на своём пальце золотой перстень. Наконец он ухмыльнулся, посмотрел по очереди на Валета, Лазаря, Сибиряка и вошедшего минуту назад Ворона с двумя пистолетами в руках.
— У этой женщины буквально вот-вот был секс с мужчиной, — сообщил Чингиз. — Мы кого-то упустили. И этот кто-то о нас знает.
— Мы же в масках, — развёл руки Валет.
— Нет. Он ушёл до того, как вошли в дом, но прямо перед нами. — Чингиз поднял указательный палец, показывая жестом, чтобы пока молчали и приблизился к подоконнику. Он поводил указательным пальцем в пепельнице и покачал головой. — На сигаретах нет помады, и если женщина просто спала, то зачем ей накрашенные губы. — Он взял пачку «Честерфилда» и зажигалку и прикурил: запах анаши мгновенно наполнил комнату, приглушая неприятные застоявшиеся запахи смерти. Чингиз растрепал все до единой сигареты. Везде трава, смешанная с табаком. — Этот не́кто так спешил, что забыл свой наркотик.
— Так получается, он даже не сказал ей о нас? — спросил Лазарь.
— Да, но тогда получается, что жена прямо при муже приводит мужика, — ещё сильнее развёл руки Валет в недоумении. — У них, наверное, шведская семейка.
— Нет, — покачал головой Чингиз. — Этот неизвестный приходил через потайной ход. Он знает, как войти и выйти. Значит, он очень хорошо знает Акулу. А Акула его, возможно… нет. — Чингиз рассмотрел напоследок комнату, стараясь уловить что-то упущенное. — Всё. Теперь уходим. — Он повернулся к Ворону. — Контрольные всем всучили?
— Да. Всем девять мэмэ ровненько между глаз положил.
Шесть бандитов в масках быстро пересекли начало коридора и ступили на лестницу. Ворон и Ко́сарь, почти одной средней комплекции, первыми сбежали на первый этаж в холл, встали перед входной дверью. Сибиряк, как телохранитель Чингиза и правая рука, пропустил всех вперёд. Перед ступенями он замешкался, положил одну ладонь на поручень, другой упёрся в стену, словно собираясь кого-то боднуть, наклонил лоб, из-под бровей осматривая лестницу: резные балясины, на столбе перед площадкой — золочёная шишка, покрытая патиной, ковровая дорожка с преобладанием красного цвета сбегала по ступеням, зеркало в мощной бронзовой раме. Но это его вовсе не волновало, он очень внимательно вслушивался, что происходило за его затылком.
