Она резко развернулась, пытаясь сориентироваться. Шок её положения, ставшего неожиданно куда более отчаянным, принёс моментальную ясность. Она попыталась вернуться по своим следам, но те уже исчезали за ней в постоянном вихре метелицы. Она торопливо обошла вокруг, насколько хватило сил, но не смогла найти тот разлом, проводник к морю глубоко под ногами, к питавшей её рыбе.
Она понятия не имела, что теперь делать. Она посмотрела на горизонт, на далёкие горы, хотя не могла определить, те ли эти горы, в которых она попала в самом начале. Это было неважно, любой путь ничем не уступал любому другому, так что она запечатлела в мыслях очертания далёкого пика.
- Прямая линия, - сказала она себе, хотя не знала точно, почему это хорошо.
Она шла дальше и дальше, потом спала и шла и спала снова.
Доум’вилль без всяких сомнений осознала, что прошло множество отрезков времени, которые раньше она звала днями, когда поняла, что у неё закончилось время и силы. Воды из подогретого снега уже не хватало.
Она упала на колени и закричала на солнце, проклиная его, требуя наступления ночи.
Она хотела умереть ночью.
Она даже не вырыла себе нору для сна. Она просто упала и темнота сна опустилась на неё.
Затем – более глубокая темнота.
Доум’вилль не знала, сколько времени прошло, когда она снова открыла глаза – лишь затем, чтобы обнаружить себя во тьме. Холодной, холодной тьме.
Она попыталась встать, или перекатиться, но щека примёрзла ко льду.
Впервые после того, как она спустилась с горы, на которую забросил её архимаг Громф, Доум’вилль Армго заплакала. Она заплакала из-за своего несчастья, из-за этого несчастного конца. Она заплакала из-за своей преданной матери, которую отец бросил оркам, когда решил отправиться с Доум’вилль во мрак.
Она заплакала из-за Тейрфлина, своего убитого брата. Что она натворила? Она поднесла руку к глазам, ожидая, что там по-прежнему будет кровь.
Она попыталась сказать себе, что это Хазид’хи заставил её сделать это, что меч выбрал носителя, и ей не оставили выбора. Но нет, она не могла заставить себя винить меч, или ненавидеть меч, нет. Никогда. В конце концов она заплакала и из-за Хазид’хи.
Меч должен быть в её руках, рядом с ней, когда она покинет этот мир.
Этот тёмный мир.
Последняя мысль застала её врасплох. Она снова попыталась поднять лицо, повернуть лицо, но когда это не получилось, упёрлась рукой в холодный лёд и резко оттолкнулась изо всех сил, которые смогла найти, отрывая кожу. Боль была ужасной, но освобождение того стоило. Она завертелась и скорчилась, улеглась на спине и взглянула на небо – на облака и звёзды.
Звёзды! Миллионы, миллионы звёзд!
День наконец закончился.
С огромным усилием она заставила себя сесть и сильнее почувствовала укусы холодного ветра.
Когда её объял глубокий холод, она решила, что проснулась лишь затем, чтобы наблюдать за собственной смертью, что её собственный разум решил, что в эти последние мгновения она должна бодрствовать.
Она решила, что ляжет и позволит холоду забрать себя – ведь что ей ещё оставалось? Но когда она начала укладываться, Доум’вилль заметила необычный свет невысоко в небе, слева от неё – рассеянное жёлтое мерцание. Первой её мыслью было, что небо проглатывает солнце и ночь побеждает в какой-то небесной битве.
Но потом она поняла, что свет расположен ниже очертаний горного хребта.
Такого быть не могло.
В глубине разума раздался шёпот «костёр», а с ним – воспоминание о том, что костры значили для других.
Собрав последние силы в своём исхудалом, надломленном теле, Доум’вилль поползла к этому свет. Дальше и дальше, так долго, что она стала ждать восхода солнца и решила, что должна начаться заря. Но нет.
Затем свет костра моргнул впереди, и она удвоила шаг, борясь, опасаясь, что каждое движение станет последним, чувствуя такой холод, какого и представить себе не могла, от которого словно горели руки и ноги.
Опустив голову, истощённая, погибающая полуэльфийка чуть не заползла прямиком вглубь снежного холма. Вздрогнув, она подняла взгляд и начала огибать холм – только её разум не смог понять, что она видит. Это был не естественный холм, а почти что правильный купол, с низким навесом из снега, создающим подобие входного тоннеля.
Думая лишь о том, чтобы укрыться от ветра, Доум’вилль заползла внутрь. Она застыла, когда почувствовала мех, густой и мягкий, но после мгновенного ужаса поняла, что это не живое существо, а плотное одеяло.
Здесь было тепло, теплее, чем должно быть по её мнению, поскольку стены тоже были сделаны из снега.
Она не понимала.
Ещё ей было всё равно. Она рухнула лицом в мех и заплакала, и позволила себе забыть о мире.
Пока не услышала рык.
Её глаза распахнулись и увидели острые клыки скалящегося существа, похожего на собаку, всего в нескольких дюймах от лица.
Она закричала, и животное наполовину гавкнуло, наполовину взвизгнуло, пока другое укусило её с другого бока. Доум’вилль снова вскрикнула и перекатилась, отчаянно колотя рукой, поворачиваясь к выходу… чтобы обнаружить две фигуры, преградивших его. Люди, подумала она, один держит маленькую лампу.
- Помогите, - хотела сказать она, пока тот, что был крупнее, не откинул меховой капюшон своей плотной куртки.
Определённо не люди.
Орки.
Доум’вилль рефлекторно вытянула руки, чтобы схватить обоих и призвать свою магию молний, оглушив их. Она оттолкнула их в разные стороны, когда они согнулись от боли, и поползла к тоннелю, спасая свою жизнь.
Острые зубы впились в её ногу, и она пнула зверя свободной ногой, но когда попыталась её убрать, могучая ладонь сомкнулась на лодыжке, удерживая её. Доум’вилль изо всех сил ударила в ответ. Она схватилась пальцами за лёд и снег, плача и крича, отчаянно пытаясь сбежать.
Но сил у неё не было, и орк с лёгкостью подтащил её к себе. Она попыталась развернуться, но на неё набросились оба, прижав к земле, и жестокие питомцы визжали и рычали, гавкали и щёлкали зубами у её ног.
Орки заговорили с ней или друг с другом – ей было всё равно, она продолжала биться в их хватке.
Но бесполезно; она не могла с ними бороться. Они надёжно удерживали её на полу. Они потянули её за одежду. Они стащили с неё одежду. Они прижали её к меховому одеялу, на которое она сперва рухнула.
Доум’вилль заполнило отвращение, когда она почувствовала их прикосновения по бокам, их грязную орочью кожу, прижавшуюся к её телу. Она попыталась сопротивляться, всхлипывая, но не смогла.
Это было хуже, чем пустая равнина. Хуже, чем холод и голод. Она хотела сбежать из своего тела, ожидая ужасного.
Но они просто держали её и прижимались, и натянули сверху ещё одно меховое одеяло, и орочья женщина – потому что одна из них точно была самкой – тихонько запела на ухо Доум’вилль, и звуки её потрясли.
Потому что они были нежными и мелодичными.
Когда Доум’вилль проснулась, снаружи было ещё темно, но рядом горела маленькая свечка. Под густой шерстью было тепло, и она была здесь одна.
Почти одна, поняла девушка, когда попыталась встать, поскольку выход из небольшого куполовидного здания преграждал один из питомцев, низкий, но крепкий волк – или не волк, поняла она, подавшись вперёд, а скорее крупный барсук, только лап у него было слишком много – четыре с каждого бока! В свете свечи его густая шерсть мерцала золотым, но всё, что видела Доум’вилль – его длинные и острые когти, которые зверь оскалил.
Доум’вилль опустилась обратно, и похожее на барсука существо поступило так же, свернувшись в клубочек. Две его средних лапы с одного бока принялись чесать густую шерсть.
Она попыталась во всём разобраться. Где она? Что с ней произошло? Чувствуя себя странно, она посмотрела вниз и столкнула одеяло со своих обнажённых ног, затем задрожала, когда увидела, что ступни раздулись и почернели, но были покрыты какой-то белой мазью, которую девушка не узнала.
