слишком много драгоценностей.
Она взглянула на него. Он хитрил в надежде выудить из нее подсказку, найти верный ответ среди сплошных загадок. Что мне взять: розу или лилию? Или бедренную кость волшебника? Скажи же мне. Меч, или воду, или глаз дракона? Некоторые уже так допрашивали ее раньше.
Она просто сказала:
— Я не могу подсказать тебе, что следует взять. Я и сама этого не знаю. Насколько я видела, любая из этих вещей может убить.
Она не могла выразиться проще или донести свою мысль яснее: уходи.
Но он лишь спросил без улыбки:
— Это поэтому ты не можешь уйти? — Она снова пристально на него посмотрела. — Выйти за дверь, пересечь равнину на коне какого-нибудь мертвого короля и уйти?
Она ответила: — Не могу.
Она двинулась прочь, направляясь к полевым цветам, которые про себя называла ветряными колокольчиками, потому что ей казалось, что она слышит их музыку, когда ночной воздух устремляется с гор и мчится через равнину. Чуть погодя она вновь услышала его шаги, он шел вниз.
Ее позвали:
— Леди Черепов!
Это был рыцарь из Каменной Головы. Она спустилась, щурясь в пыльном полумраке. Он был весь напряжен, лицо каменное. Все они стояли неподвижно и смотрели.
— Я ухожу сейчас, — сказал он. — Я могу взять что угодно?
— Что угодно, — ответила она, ожесточая свое сердце, сердце призрака, чтобы не жалеть его. Он подошел к фонтану и набрал в рот воды. Взглянул на нее, и она двинулась с места, чтобы показать ему скрытые очертания драконьей пасти. Он исчез, пройдя сквозь камень.
Мгновенье спустя они услышали его крик. Гренелифцы бросились на звук. Каждый был облачен в части доспеха, который делал надевшего его невидимым: у одного не было предплечья, у второго — бедра, а третий был без кистей рук. Выражение их лиц неуловимо изменилось, шок и ужас сменились более сложным чувством. «Пятеро», — она видела, как они об этом думали. «Теперь сокровища нужно будет делить только на пятерых».
— Кто-нибудь еще? — спросила она холодно. Муж с острова Дулцис резко осел на ступени и сглотнул. Он уставился на нее, его лицо в этом свете было золотисто-зеленым. Он сглотнул еще раз. А потом начал на нее орать.
Она уже слышала все ругательства в свой адрес, какие только могли прийти на ум, еще до того, как очутилась в башне. Она прошла мимо него, поднимаясь по ступеням; он не осмелился к ней прикоснуться. Она стояла среди своих цветов. Корбейл из Каменной Головы лежал там, где упал, у его открытого рта было маленькое коричневое пятнышко влажной земли. Оно испарилось на солнце, пока она смотрела, и тут же приземлился первый стервятник.
Она кидала в птицу костями и сыпала проклятьями, хотя, похоже, тут не останется никого, кто мог бы забрать это тело с собой. Пару раз она попала по птице, затем появилась вторая. А потом кто-то выхватил кость из ее рук и оттащил от стены.
— Он мертв, — сказал Рэн просто. — Ему все равно, в кого ты кидаешь: в него или в птиц.
— Мне приходится смотреть, — сказала она резко. И добавила, устремив взор на неровные очертания парапета, похожие на зубы дракона. — Вы приходите, и вы умираете. Зачем вы всё приходите и приходите? Разве сокровища стоят того, чтобы стать завтраком для стервятников?
— Они многого стоят. Для братьев из Гренелифа эти драгоценности воплощают в себе приключения, вызов, преклонение окружающих, если им удастся добиться успеха. Корбейл искал победы, ощущения, что он добился того, что никому прежде не удавалось. Он сел бы на гору этих сокровищ и наблюдал, как окружающие смотрят на него снизу вверх с завистью и ненавистью.
— Холодным он был человеком. У холодных людей — холодные радости. И тем не менее, — добавила она со вздохом: — я была бы рада, если бы он ушел на своих двоих. А что для тебя значат эти сокровища?
— Деньги, — улыбнулся он своей призрачной улыбкой. — Но я не готов положить за них жизнь. Я лучше уйду отсюда с пустыми руками. Но есть кое-что еще.
— Что же?
— Сама загадка. В глубине души каждого зацепила именно она. Что же самое драгоценное? Увидеть, подержать, узнать и выбрать ее — вот зачем мы приходим сюда, вот что держит тебя здесь.
Она пристально на него посмотрела и увидела в его глазах азарт перед загадкой, который он считал достаточно ценным, чтобы рискнуть жизнью.
Она отвернулась; стоя к нему спиной, она поливала дицентру и орлик, с каменным лицом игнорируя пирующих внизу воронов. Потом она сухо спросила: — А что если ты найдешь эту вещь? В чем тогда будет увлекательная загадка?
— Всегда остается жизнь.
— Только в том случае, если тебя не убьет загадка.
Он тихо засмеялся, а она подумала, что для этого места звук неожиданный.
— А ты бы не поехала через равнину, прослышав о легендарной башне, чтобы отыскать в ней самую ценную вещь в мире?
— Для меня нет ничего ценного, — ответила она, отставляя котелок с одуванчиками в тень. — Уж точно не здесь. Если я что-то отсюда и заберу, то это будет не меч, не золото и не драконьи кости. Я бы взяла что-то живое.
Он коснулся крошечной розы: — Ты имеешь в виду это? Корбейл ни за что бы за это не умер.
— Он умер за глоток воды.
— Он думал, что набрал полный рот драгоценностей, — он сел рядом с розой, спиной к равнине и стал наблюдать, как она перетаскивает свои горшочки в тень, защищая растения от полуденного солнца. — И я думаю, это значит, что он дважды дурак. Даже трижды дурак: он ошибся, сам себя обманул и умер. Что за ужасное место эта башня. Сначала лишаешься всех иллюзий, а затем и жизни.
— Оно действительно ужасное, — мрачно сказала она. — Но те, кто уходят отсюда, ничего не взяв, кажется, описывают его не совсем верно. Они вечно твердят о сокровищах, которые оставили тут, а не о жизни, которую благополучно унесли с собой.
— Так и есть. Они забирают загадку этой башни с собой и заражают ей каждого встречного дурачка, — он немного помолчал, продолжая наблюдать за ней. — Амарант, — медленно проговорил он. — У поэтов это цветок, который никогда не умирает. Подходящее имя.
— Да.
— Но Амарант может быть другим: пылать ярко и красиво, и умирать… — ее руки застыли, глаза расширились, но она продолжала молчать. Он оперся о горячие крошащиеся камни, его драконьи глаза следовали за ней подобно тому, как подсолнух всегда поворачивает головку к солнцу. — Кем
