Астид, проходя по залу, взглянул на стол, что стоял ближе всех к дверям. Полузабытое ощущение невосполнимой и горькой утраты мелькнуло и тут же пропало. То, что произошло здесь в пору его юности, осталось простым воспоминанием о давнем неприятном событии — маорурен и время были действенными средствами от сердечной боли.
— А что, друг Оствуд, в столице сейчас делается? Все балы да праздники? — удовлетворенно оглядев предоставленные комнаты, в которых все почти осталось по-прежнему, спросил князь.
— Как в воду глядите, ваша светлость, — ответил Оствуд, пожав плечами с легким сожалением. — Вот намедни про новый праздник объявили. Казна мошну тянет изрядно — налоги, пошлины, сборы. Добро бы на что дельное. Вона, мост кузнецкий бы поновить из казны-то, опоры повыкрошились. Какой там. Слободчане кузнецкие сами скидывались. А по мосту-от, почитай, вся столица топочется. А приют сиротский? Одно слово — приют, а хуже, чем в тюрьме. Бываю я там, то харч какой снесу, то денег толику. Взял бы там кого, да своих ртов четверо. Их кормить в первую голову надо.
— А что казна? Сироты — дело государственное.
— Казна… Ноне почти все, что людское было, казенным стало. Да толку не прибыло.
— Как так? — поднял бровь князь.
— Да уж как-то так повернулось, — развел руками Оствуд. — Седьмой год уж, как реформа прошла. Кто на свои дома али лавки да мастерские бумагу не предъявил о купле либо о разрешении на стройку, все казне отошло. И мой «Королевский виночерпий», даром, что знать издавна тут обреталась да послы иноземные, обернули в государево владение. Бумаги-то ни у батюшки, ни у пращуров моих отродясь не бывало — отстроили после войны на старом месте, да и ладно. Кто ж знал, что так обернется. Теперь вот свое же, своими руками и на свой расход поставленное, у короля в ренту взял.
— Платишь аренду за собственный дом? — удивился князь.
— Не я один, — вздохнул трактирщик, понизив голос дошепота. — Ныне весь Маверранум вкармане у Его величества. Какие бумаги-то у мастеровых да мелкой торговой братии? У кого мошна покрепче, нужные грамоты в срок выправили. А остальные…
— И что, вот так все спокойно позволили обобрать себя?
— Отчего же спокойно.… Была заварушка, да быстро все замяли. Закон подправили. Король милостиво разрешил тем, кто своим добром больше двадцати лет владеет, откупить его у казны.
— И что?
— Мне дешевше ренту платить, нежели отвалить столько, во сколь королевский казначей мой трактир оценил. Вона, лежит бумага с печатью. Цифиря там такая — аж гордость берет, сколько мой трактир стоит. Но, уж простите, Ваша светлость, обида гложет. От налогов-то никто не освобождал. Вот и получается — плачу я вдвойне за моими же руками созданное. Тянусь, конечно, но боязно — вдруг кто сторонний да выкупит мой «бочонок»-то. И буду я — не прибей гвоздь в собственном доме. Если буду еще в нем.
— Что ж, — хмыкнул Гилэстэл мрачно, — получается, обобрал тебя король Мэнелгил? А, Оствуд? Не по вкусу тебе его методы управления?
— Не доводите до греха, Ваша светлость, — побледнел болтливый трактирщик. — Власть хаять, да еще в присутствии Вашей милости… и в мыслях не было! Токмо рассказал, что да как…
— Не тушуйся, друг Оствуд, — дернул князь углом рта, хлопнув трактирщика по плечу. — Его величество не тебя одного обделил. А что за праздник близится?
— Так десятыйгод принцессе-то скоро минует, бал в её честь объявлен. Оно, конечно, мне в прибыток — гости в столицу съедутся, нумера потребуют. Отобью часть ренты.
— Уже десять? — качнул головой Гилэстэл. — Как же быстро они растут…
— А Ваша светлость не знает? — удивился трактирщик. — Я-то подумал, что вы к этому событию тут объявилися. Начестно, так и ждал вас нарочно. Долгонько же вас не было, князь Гилэстэл. Ох, долгонько. Неужто Его величество вашим извещением о праздновании пренебрег?
— Похоже, что так, — хмыкнул князь. — Или просто вестовые голуби закончились. А как зовут Её высочество?
— Принцесса Анарниэлль.
— «Солнечный колокольчик», — чуть улыбнулся князь. — Красивое имя.
Появление Гилэстэла во дворце на следующий день произвело действие, схожее с тем, какое производит горящая ветка, упавшая на муравейник. Астид, имеющий изрядное уже представление о взаимоотношениях князя с королевской семьей, таил насмешливую ухмылку, наблюдая за суетливыми и напуганными слугами. Осмелившихся препятствовать князь сметал со своей дороги одним только взглядом. Если не помогал ледяной взгляд, в дело шла малая толика магии, оставляющая недоумевающих придворных ненадолго застыть неподвижными столбами. Те же, кто не смел чинить преград княжьей особе, старались хоть как-то соблюсти придворный этикет, и прытко трусили впереди стремительно идущего по дворцовым палатам Гилэстэла. Астид и Ригестайн, отстав от покровителя на положенные два шага, следовали за ним таким же быстрым и легким шагом. Астид был спокоен и уверен, Ригестайн чуть заметно нервничал.
Лакей не успел открыть дверь, замешкавшись при виде нежданного визитера, и был не грубо, но решительно отодвинут в сторону княжьей дланью. Широкие створки подались под напором, и Гилэстэл появился в покоях короля.
— Дядюшка! Как же я рад тебя видеть!
В королевских покоях, кроме самого короля, находились еще четверо эльфов. Мэнелгил вздрогнул, с изумлением воззрившись на широко улыбающегося, раскинувшего для объятий руки, вошедшего племянника.
— Гилэстэл?!
Князь шагнул и сгреб короля в охапку, воодушевленно обнимая. Эльфы смотрели на это горячее проявление чувств с недоуменным недопониманием.
— Как… когда ты приехал? — выдохнул дядя, стиснутый сильными руками племянника.
— Только что, дядя. Только что. И сразу к тебе.
Князь выпустил короля из цепких объятий, отступил, и, спохватившись, учтиво поклонился. Астид и Ригестайн последовали его примеру.
— Гилэстэл! — тут только опешивший от неожиданности Мэнелгил осознал ситуацию до конца. Давно не появлявшийся в столице племянник вернулся.
А полуэльф, довольный произведенным эффектом, с улыбкой смотрел на короля.
— Оставьте нас, — на повелительный жест королевской руки находившиеся в комнате эльфы направились к двери. — Сарлис, ты задержись.
Черноволосый темноглазый эльф остановился, повернулся к королю. Астид с любопытством смотрел на королевского отпрыска, которого некогда катал на спине, а при одном только слове князя мог отправить в небытие. Капризное и непоседливое дитя выросло, превратившись в зрелого мужа.
Принц с почтением взглянул на короля, с любопытством — на гостей. Мэнелгил, наконец, сменил удивление на радость, улыбнулся.
— Знакомься, сын. Это князь Гилэстэл Илфирион Хэлкериес, твой кузен. Ты был еще ребенком, когда он покинул Маверранум.
— Я рад, — Сарлис с легкой полуулыбкой протянул Гилэстэлу руку, глядя снизу вверх на неожиданно явившегося родственника.
Гилэстэл подал ладонь, и тоже чуть улыбнулся, отметив силу ответного
