одежду. Элис любила вышивать воротники, пуговицы из оникса и жемчуга, платья, что согревали Джулиен. Но скоро Элис выйдет замуж и будет в другом доме.
Джулиен старалась не думать об этом. Она проводила часы в библиотеке, рылась в книгах и свитках. Играла на лире до боли пальцев. Но порой ветерок носился по замку и вдыхал, как спрашивал: где дом?
Она поняла, что не уснет. Было уже поздно. Она выбралась в коридор, озаренный светом луны. В конце коридора была лестница, которую редко использовали — узкая, винтовая, темная и в трещинах, которые она знала наизусть. Она добралась до первого этажа, Джулиен пошла к фойе, откуда был вход в Зал лир. Ей нравилось ходить туда по ночам, быть наедине со священными предметами, смотреть на резьбу в свете свечи. Но сегодня она услышала голоса из комнаты для встреч неподалеку и увидела свет под дверью.
Элис предупредила бы ее, что любопытство опасно. Опасность была, архимастера не шутили и били березовым прутом для дисциплины. И были наказания хуже, но Джулиен слышала лишь намеки на них.
Она размышляла. Небольшой проход вел мимо этой комнаты с другой стороны и соединялся с кухнями. Там она будет не так открыта, чем в фойе. Она побывала на кухне, взяла печенье, чтобы, если ее схватят, объяснить причину.
Их кухни она нашла проход, коридор дверей, многие из них использовались слугами. Сияние под одной из дверей вело ее, она прижималась к стене. Напротив нее на стене было вырезано оскалившееся лицо. Шут. Это лицо было всюду в замке с остальными. Король. Плакальщик. Богиня. И, конечно, Поэт. Лица сливались с камнем, все видели.
Она услышала первым Пиета Абарду.
— Он едва остыл, а вы так говорите?
— Задержка — для влюбленных и дураков, — она знала голос одного из архимастеров Она пыталась вспомнить имя. Кервин. Младший из архимастеров, она его никогда не любила, хотя Цирилла и Мири считали его красивым с его черной бородкой и широкими плечами. — Лорд Абарда, если мы получим вашу поддержку, вы не пожалеете. Если нет…
— Угрожаете, архимастер Кервин? — сказал Пиет. — Забыли, что я связан с придворным поэтом?
— Никто не забывал, — сказал архимастер Кервин. Джулиен вспомнила, почему он ей не нравился — он словно всегда скалился. Его голос стал масляным, он явно считал его убедительным. — Вы в уникальном положении, лорд Абарда. Столько власти и престижа, но так рискованно. Ваш защитник не смотрит на нас, он занят политикой в Кахиши. Это хороший шанс.
— Пока что были лишь угрозы, — фыркнул Пиет Абарда.
— Простите, если так выглядит, — сказал архимастер Кервин. — Я лишь напомню, что близится время… выбора. И, чтобы было интереснее, я знаю, какого Пророка выбрали для завершения десятка.
Десять. Смерть сделала так, что архимастеров стало девять.
— Валанир Окун…
— Видите ли, лорд Абарда. Вы не знаете всего. Валанир Окун дружит с придворным поэтом, но это не преимущество. Когда-то так было. Но не теперь.
— Что вы мне дадите? — Пиет показал нотку вызова.
— Вы знаете, — архимастер Кервин словно ухмылялся. — Что хочет лорд Абарда, кроме высокого положения? Он не Пророк. Придворный поэт видит его важность, но не дала ему эту силу. А теперь в этом есть сила, Пиет Абарда. После ночи завтра будет даже больше.
Ладонь на руке Джулиен заставила ее вздрогнуть. Она развернулась, боясь, что архимастер раскрыл ее. Она увидела удивленное лицо Этерелла Лира, ощутила ужас. Он держал свечу и смотрел на нее с ошеломлением.
— Джулиен Имара, да? Что ты тут делаешь?
— Они нас услышат? — шепнула она, кивнув на дверь. Он кивнул и повел ее по коридору. Мысли покинули голову Джулиен, она могла думать лишь, как глупо выглядела в ночной рубашке с высоким воротником, сшитой ее сестрой, с кружевами на манжетах. Этерелл Лир был фантазией всех девушек с его золотыми волосами и глазами голубее незабудок, что цвели на острове весной. Джулиен злилась на себя за такие мысли. Она еще не сочинила поэму о нем, но думала об этом, что уже было плохо.
— Что ты делаешь? — сказала она, когда они отошли от двери, призвав в защиту раздражение.
— Я был голоден, — спокойно сказал он. — Вижу, и ты тоже.
— Ты знаешь мое имя, — сказала она. И тут же пожалела.
— Да, — он улыбнулся. — Доброй ночи. Думаю, тебе лучше идти в постель.
— Погоди… Этерелл, как думаешь, что происходит? — было странно называть его по имени. Они еще не говорили раньше.
— Многое, — он звучал терпеливо. — Так во всех местах с силой. Джулиен, ты еще не сильна, и не будешь следующие годы. Держись в стороне, пока ты не готова, — он рассмеялся. — Спокойной ночи. И я, наверное, и себе возьму печенье.
Она повернулась, вздохнув, и пошла к коридору. И услышала:
— Джулиен.
Она оглянулась, горло сжалось. Его лицо стало строгим, как у лорда, выносящего приговор.
— Тебе повезло, что ты столкнулась со мной, — сказал он. — А могло не повезти. Тут опасно.
— Ты про… Марика Антрелла?
Он удивил ее улыбкой.
— Так ты знаешь. Это хорошо, — он пошел по коридору в тень бодрым шагом, словно шел с пикника. Дверь закрылась. Стало тихо.
Джулиен пошла к себе. Было холодно, словно ветер проник под мантию. Из учеников последнего курса Марик Антрелл — талантливый, красивый, с рыжими кудрями — был среди самых популярных. И пугающих. Джулиен видела, как Этерелл бил Марика и его друзей в защиту Дорна Аррина. Но парни перед этим сломали Дорну палец. Они были богатыми, благородными — неприкасаемыми, шли против правил. Архимастер Хендин порой ругал их… как и архимастер Мир. Но другие как будто не видели.
Джулиен думала, что она вне опасности. Она была никем. Невидимой. Но взгляд Этерелла пугал ее. Она поежилась под одеялом, воздух перед рассветом стал холоднее. Дрозд на крыше запел.
Держись в стороне.
Она прожила тут восемь месяцев, думала, что знала это место. С одной смертью все стало чужим. Небо было светлым, когда Джулиен Имара уснула, провалилась в пропасть снов, где звучала скорбная песнь Дорна Аррина. Великая душа покинула мир.
Он прибыл после первого весеннего дождя. Дворец перед ним поднимался из тумана, такой же серый, как небо. Большие короля Святилища старейшин начали звенеть в полдень. Пророк повел коня через боковые врата, слуги встретили его. Он прибыл издалека.
— Придворный поэт на встречах весь день, — сообщил слуга с ложным сожалением.
— Она меня примет, — сказал Валанир Окун.
Ему предложили ванну, он отказался, хоть и
