— остановленного в последний момент — и на миг утратил равновесие, избежав падения на задницу лишь благодаря приданной Вторым Дыханием грации.
— Очень убедительно, благородный Оррик, — сладким голосом промолвил старейшина Нелленс Нератти. — Прошу прощения за то, что хотя бы миг не был уверен в ваших дарованиях. Переоденьтесь, если желаете, и прошу пожаловать к моему столу.
* * *
Столовая зала в особняке Нератти была высотой в два этажа, со стрельчатыми окнами от пола до украшенного лепниной потолка. Все детали её обстановки были призваны демонстрировали не просто богатство семейства торговцев, банкиров и волшебников, а ещё и их могущество, глубину познаний и утончённость вкусов.
Целая стена была занята гигантским книжным шкафом. Судя по надписям на корешках, все книги были на Высоком Наречии — языке небожителей, от которого происходили бесчисленные варианты и диалекты Низкого Наречия, именуемого также Общим. Огромное большинство смертных могло лишь узнавать с виду надписи на Высоком, но сам Оррик уверенно читал его. Насколько он мог видеть, заполнявшие шкаф книги были не чародейскими фолиантами, а, в массе, обычными историческими трудами.
Стена за креслом хозяина была украшена небольшой коллекцией устрашающих с виду черепов. Но самым грозным чудовищем, из тех, кому они принадлежали при жизни, был виверн. Тварь опасная, спору нет, Оррик без нужды не вышел бы на такую в одиночку, но в доме дваждырождённого магната такие трофеи подтверждали скорее страсть хозяина к охоте, чем личную силу и доблесть.
В одном из углов размещалась замысловатая механическая модель Полого Мира, с его тремя лунами, почти в человеческий рост. Насколько Оррик мог судить, масштаб Валнезии, да и всей Благословенной Империи, её царств, княжеств и вольных городов, с окружающими странами, был увеличен на порядок-другой, чтобы на модели такого размера их все нельзя было целиком накрыть булавочной головкой.
В другом углу стояла доска для игры в «свет и тьму», выточенная из дорогого мрамора. Оррик не знал как на счёт Валнезии, но в знакомых ему землях эту заморскую игру любили те, кого более интересовала демонстрация своей высокой культуры и интеллектуальности своих забав, чем процесс собственно игры.
В общем, везде Оррик видел признаки дешёвой позолоты, желания пустить пыль в глаза. Даже еда, пусть вполне приличная, создавала то же впечатление — в конце концов, свежайших омаров или паштет из птицебабочек можно было найти и на столе обычного смертного, у которого водились деньги. И сам старейшина Нелленс Оррику не слишком понравился — он был невысок ростом, полноват, стыдился того и другого, судя по туфлям на высокой подошве и одежде свободного покроя, но на радикальное чародейское решение вопроса явно не шёл.
Однако же, старейшина Нелленс был одним из дюжины старейшин, реально правивших Валнезией. Был, конечно, ещё царь гельтийский, стольным городом которого Валнезия теоретически являлась, но ещё до того, как нынешний царь одряхлел и перестал интересоваться государственными делами сверх обязательного церемониала, от власти монарха осталось немногим более, чем от власти далёкого императора — этот самый церемониал, да роль полководца на войне. Подлизываться к Нелленсу Оррик не собирался, но и оскорблять такого человека без нужды не желал, поэтому вежливо поддакивал и любезно пересказывал новости из дальних краёв, пока старейшина вёл разговор ни о чём.
— Ладно, перейдём к делу, — сказал, наконец Нелленс. — Оррик из Дейнца, что в Яннарии у самого Западного Океана. Хоть и неблизка ваша страна, хоть и отделена от нас большей частью Империи, да ещё Межземельным Царством, но всё же мы тут кое-что слыхали о вас.
Тут Оррик резко напрягся, хоть и не поменялся в лице. Мог ли Нелленс каким-то чародейством узнать, почему он на самом деле оставил свою родину?
— Найти дваждырождённого твоих способностей задача совсем не простая. И не иначе тебя послали нам сейчас сами Небесные Боги, потому что у нас, старейшин, есть работа, где дваждырождённый твоих способностей может оказать важную помощь. Я бы даже сказал «неоценимую», но это будет не совсем верно, ведь мы готовы её оценить — в гражданство, а к нему участок земли с замком в сельской местности или доходную должность, что тебе больше понравится.
Оррик испустил внутренний вздох облегчения. Если Нелленс чего и слышал, то, наверное, рассказы о кое-каких приключениях его молодости. Он спокойно ответил:
— Помочь доброму человеку я всегда рад, но так уж вышло, что я не могу оставаться в вашей стране. Путь мой лежит далеко на восток, в безымянные и неведомые земли, раскрыть же его конечную цель я не смею, из опасения повредить многим могущественным людям. К тому же, чтобы не быть соблазнённым тем или иным приютом для усталого путника, я дал обет не проводить под одной крышей более трёх ночей, пока это в моей власти.
Старейшина пару вдохов смотрел на Оррика задумчиво, но похоже он лишь гадал, что же за могущественные люди могут заткнуть ему рот:
— С нашими обширными и глубокими связями среди купцов разных стран, мы легко проложим тебе спокойный путь за три моря, до самых Земель Благовоний. Да к тому же и деньги на дорогу тебе не помешают.
Тут старейшина попал в точку. Не то что бы кошелёк Оррика уже показывал дно, но он сомневался, что по ту сторону Лазоревого моря ему хватит денег на приличных лошадей. Так что он лишь кивнул и вопросительно уставился на Нелленса.
— Так вот. Ты уже наверняка слышал, что в прошлом году благородный царевич Льемпе, наследник престола Гельтии и наш будущий суверен, угодил в плен к тараксийским пиратам. Тараксийцы, при всех своих мерзостных повадках, обычно соблюдали обычай выкупа пленных, ибо их любовь к золоту сильнее их верности Отступнику. Но на этот раз воевода Таракса запросил неслыханную сумму. И хуже того, когда мы уже были готовы, несмотря на его наглость, согласиться, почти ударили по рукам, он повысил свои требования. Возможно, на этот раз жрецы Отступника нажали на все рычаги и воевода готов выдать нашего дорогого царевича им для мучительной казни, а переговоры о выкупе нужны лишь чтобы свалить вину на нас же и посеять раздоры в Гельтии.
Старейшина чуть отпил вина из своего кубка, видно готовился дать ещё больший простор своей разговорчивости:
— Единственный остающийся у нас выход — отправить на