была так себе, если не хуже, но никого это не волновало — его товар расхватывали как горячие лепёшки. — Во-вторых, я бы не посмел. — Хотя на самом деле он посмел бы что угодно, если бы цена была правильной, и частенько так делал, пока дела не пошли настолько хорошо, что в этом отпала нужда. — В-третьих, разве можно обмануть человека с таким острым чутьём? — Этот розовокожий был тупицей и хвастуном, который каждое утро обманывал сам себя, воображая себя торговцем. — Но ради бога, друг мой, если найдёшь цену получше — иди с миром, я недолго прожду нового покупателя.
В конце концов, за морем машины требовали корма. С каждым днём их становилось всё больше, и жрали они всё больше.
И Басим повернулся к бурлящему морю покупателей, заполонивших рынок.
— Ладно! — сказал розовокожий, как от него и ждал Басим. — Ладно. Шестьдесят за тюк. — И он достал кошель и начал с кислой миной отсчитывать монеты.
— Не пожалеешь, друг мой, — сказал Басим, которому было совершенно плевать, пожалеет этот розовокожий идиот или нет. — Сто тюков на пристань! — гаркнул он сыну, чьи плечи поникли, когда тот стал собирать носильщиков.
Мальчишка не горел желанием. Вечно витал в облаках. Совсем не такой, каким был Басим в его годы, работая на отца. Такой жадный до знаний! Но и до девчонок тоже. Он нахмурился, глядя вслед сыну. Может, он и впрямь слишком суров с парнем, как вечно твердит жена. Но справедливость — это для церкви, а не для рынка. А у Басима уже давно не было времени на церковь.
В конце концов, дела шли отлично. Дела никогда ещё не шли так отлично.
Он повернулся к следующему розовокожему, взмокшему от пота невежде-торговцу, потирая руки:
— Как же нам сегодня обогатить друг друга?
***
— Не нравится мне это, — пробормотал Йенс, наблюдая за тем, как его люди обслуживают прядильные машины. Слишком много открытых деталей. Колёса, ремни и приводные валы так и мелькают.
Он размышлял, когда случится следующая беда. Можно ли вообще называть это несчастным случаем, если знаешь, что он неизбежен? Знаешь, что вопрос не в том, случится ли, а когда именно? Он поморщился и потёр переносицу. Плохо спал. Не мог нормально спать после того последнего случая. До сих пор слышал крики той девушки.
— Поосторожнее, ребята! — крикнул он, шагая по цеху, похлопывая по спинам, показывая большой палец, подбадривая работников. — Поаккуратнее, ладно?
Йенс говорил Цайтзеру о своём беспокойстве насчёт безопасности, но тот и слушать не хотел.
— Ты мастер, а не нянька, — отрезал он тогда. — Безопасность не твоя забота, твоё дело — наматывать нить на катушки.
Столько стридов нити, сколько могут выдать человек и машина.
Появился крупный новый заказ. Важный клиент. Валлимир, что ли, из Валбека — ткёт из этого новые ткани на своих чёртовых огромных водяных станках. Вечно новые клиенты. Вечно станки побольше. Вечно больше стридов нити, с визгом слетающей с валиков. Этот визг напоминал ему крики той девушки. Не может быть хорошо для машин — работать так быстро, так долго.
Йенс говорил Цайтзеру, что стридов в итоге будет меньше, если машины сломаются от перегрузки или люди свалятся от переработки, но Цайтзер и слышать об этом не желал.
— Дамам нужны платья, — заявил он, — и у них нет терпения выслушивать оправдания.
Йенс подумал, много ли у них будет терпения, когда их чёртовы платья начнут разваливаться прямо на них. Он подошёл ближе, чтобы рассмотреть пряжу. Прокрутил её между пальцами.
— Не нравится мне это, — пробормотал он. Слишком пушистая сходит с валиков. Рыхлая. — Эти новые тюки никуда не годятся! — крикнул он Ханнеру.
— Полное дерьмо! — прокричал Ханнер в ответ сквозь грохот. Потом пожал плечами. — Но прясть можем только из того, что есть.
Йенс говорил Цайтзеру, что беспокоится о качестве, а тот посмотрел на него так, будто слово «качество», как и «безопасность», было на каком-то чужом языке.
— Ты мастер, а не швея, — сказал он тогда. — Никому нет дела до качества, только до количества стридов на катушках.
Йенс не был дураком. Он видел того посетителя, что приходил поздно ночью в угловой кабинет со своими бумагами. Аккуратненький такой бесцветный человечек, с надписью «Валинт и Балк» на своём аккуратненьком портфеле. У Цайтзера был долг и проценты к уплате, да и хозяева свои имелись — хозяева, которых было ещё труднее удовлетворить, чем самого Цайтзера. Так что ему было не до безопасности, качества или чрезмерной нагрузки. Всё, что его волновало — стриды.
— Осторожнее, люди! — крикнул Йенс. — Аккуратно и продуктивно, договорились?
Они могли бы остановиться на закате и всё равно выдать несколько сотен стридов. Недостаточно для мастера Цайтзера, конечно. Можно было бы обмотать нитью весь чёртов мир, и ему бы всё равно было мало.
Йенс покачал головой и смотрел, как нить с визгом сходит с валиков, размышляя, когда же случится следующая беда.
***
— К чёртовой матери эту нить! — рявкнула Гретте. Опять порвалась, проклятая. Она замахнулась иглой, словно хотела швырнуть её об пол, но знала — придётся потом часами ползать на коленях в поисках, а времени на это нет.
— Что не так с этой треклятой нитью? — прошипела она.
Нить была дрянная. Она знала это. Но, по правде говоря, у неё были заботы и посерьёзнее. Когда всё впервые начало расплываться перед глазами после долгой работы с иголкой, она не хотела признавать очевидное. Не смела. Твердила себе, что это пустяки. Сперва ей было трудно только при свечах. Только с вышивкой. Заказов было много, а тонкую работу и доверить некому. Но вскоре зрение село окончательно. Теперь уже не отвертеться.
Она ничего не видела.
Гретте прижала основания дрожащих ладоней к глазам, чувствуя, как под веками закололи слёзы.
— Это платье должно быть идеальным, — прошептала она. — Лучшим из всех.
Последнее платье оказалось недостаточно хорошим. Селеста дан Хайген разнесла его в пух и прах. Отказалась платить. Во что ей это вылилось. Деньги. Время. Репутация. Ещё одной неудачи она не переживёт. Но, клянусь Судьбами, теперь всё расплывается — что при свечах, что при дневном свете, что при каком угодно. Она едва может отличить хорошую работу от плохой, а тут ещё и нить подводит, зараза.
Она откинулась от