стола, отвернулась. Нельзя рисковать — вдруг слёзы попадут на ткань. Эта ткань стоит... О, Судьбы. Но уже поздно, а работы ещё прорва, а в спешке ничего путного не выходит.
— Это платье обязано быть безупречным.
Она почувствовала руку Мари на своём дрожащем плече.
— Тебе нужно передохнуть, мама. Может, я бы могла сделать часть работы...
— Не неси чушь! — взвизгнула Гретте, но тут же осеклась. — Прости. Прости меня. Просто... ты же знаешь, что не справишься с тонкой работой. Знаешь, что это могу сделать только я. А я уже опаздываю, вещь нужна к завтрашнему приёму, и если она не будет готова... Судьбы, если она не будет готова...
Она снова почувствовала, как в никчёмных глазах защипало от слёз. Если не успеет — ей конец. Если не успеет — репутации крышка, и благородные дамы, что ей доверяли, отвернутся от неё. Если не успеет — разорение. Каждое платье должно быть лучше предыдущего. Ткань дороже, работа чище, вышивка тоньше, деталей больше, а эти дамы мстительны как Глострод, если не получают в точности то, что хотят. И чем знатнее дама, тем безжалостнее расправа.
— Просто... — Её голос дрогнул. — Просто работы невпроворот.
Она расстегнула верхнюю пуговицу. Судьбы, она будто задыхалась. Вся эта груда ткани, кружев и оборок на коленях душила её, давила. Она пыталась попасть ниткой в иголку, но, помоги ей Судьбы, та расплывалась перед глазами, вся рука казалась размытым пятном — как тут попадёшь этой мерзкой рыхлой пушистой нитью?
— Хотя бы позволь мне вдеть нитку, мама, — произнесла Мари, и в её голосе тоже слышались слёзы. — Хотя бы это позволь сделать.
— Да. — Гретте выпустила нить, позволила игле выскользнуть из ноющих пальцев. — Да, давай. — Закрыла глаза и просто дышала с минуту. Пыталась взять себя в руки. Нервы у неё всегда были ни к чёрту.
— Вот, мама. Держи. Ты подыши пока. Принести тебе ещё свечу?
— Да. Спасибо, родная. Я бы пропала без тебя. — Хотя она и так пропала. Гретте судорожно вздохнула. Нужно успокоиться. Нужно унять дрожь в руках. Она снова склонилась над работой. — Принеси парочку.
И она стиснула зубы, отчаянно щурясь, пытаясь заставить больные глаза сфокусироваться на ткани. Туда и обратно, так нежно, так аккуратно, и туда, и обратно, и чуть потянуть, и...
— Да чтоб её разорвало, эту нить! — заверещала она.
***
Фрайд осторожно отогнула упаковку, чтобы взглянуть. Всегда волнительный момент — получать новое платье. Прекрасная ткань, выбранная леди Савин, и кружева, как всегда, изысканные, но... Фрайд нахмурилась, отворачивая бумагу дальше, проводя пальцами по шву. Стежки выглядели из рук вон плохо.
— Ох-ох-ох, — пробормотала она и понесла платье наверх так бережно, словно оно стоило больше, чем она сама. Что, собственно, так и было.
— От Гретте Брайн? — Зури подошла к ней в передней части гардеробной. Какая у неё была походка — настоящая грация. — Лучше поздно, чем никогда, я полагаю.
— Может быть, — с сомнением протянула Фрайд.
Зури вскинула чёрные брови: — Неужели так плохо?
Фрайд приложила бретели к своим плечам и расправила платье перед собой, чтобы Зури могла хорошенько рассмотреть: — На мой взгляд, совсем не то качество.
— У тебя очень хороший глаз, Фрайд. — Зури подошла ближе, пропуская роскошную ткань сквозь длинные пальцы, оценивая, как она ложится. — Если ты говоришь, что качество не то...
— Платье от Гретте доставили? — Сквозь приоткрытую дверь Фрайд видела леди Савин, застывшую, словно статуя, в полусобранном нижнем белье — дюжина её раздробленных отражений смотрела из зеркал под разными углами. Она не могла повернуть голову, потому что Метелло стояла на стремянке, укладывая её парик, но покосилась в сторону платья. — Ну и как оно?
— На мой взгляд, — проговорила Зури, опускаясь и поднимая подол, разглядывая стежки на свету, — совершенно неприемлемо.
— У тебя самый верный глаз из всех, кого я знаю, — сказала леди Савин. — Если ты говоришь, что неприемлемо, значит, так оно и есть. — Фрайд заметила, как Лизбит слегка надула губы, смешивая свои пудры. Но спорить с фактами было бессмысленно. У Зури был лучший глаз из всех известных, именно поэтому она и стала компаньонкой леди Савин. А стежки и правда никуда не годились, даже Фрайд сразу это заметила.
— Гретте делала такие красивые платья, — с тоской произнесла леди Савин.
Фрайд кивнула: — Лучшая работа из всех, что я видела.
— Портнихи, наверное, как и платья, — задумчиво произнесла Зури. — Недолговечны. — Она нахмурилась, разглядывая подол, что-то вытащила и поднесла к свету. — Дыхание Божье, тут торчит нитка.
Метелло возмущённо охнула, не выпуская гребень изо рта. Лизбит скривилась: — Пытается нашу госпожу в отрепья обрядить, — процедила она сквозь зубы.
— Прикажете отказать в оплате? — спросила Зури, выпрямляясь.
Леди Савин раздражённо вздохнула, мышцы её плеч напряглись, поднялись и опали: — Заплатите ей половину. Ради прежних заслуг. Но больше заказов она не получит.
— Как прикажете, миледи, — отозвалась Зури, делая пометку в книжке.
— Что мне с ним делать? — спросила Фрайд. Если смотреть на него, как гардеробная служанка Савин дан Глокта, стежки были просто позором. А если как девушка, выросшая по ту сторону Арок — клянусь Судьбами, это всё равно было чудесное платье. Она подумала о том, что почувствовала бы её мать, просто прикоснувшись к такой ткани.
— Леди Савин не может это надеть, — отрезала Зури. — И никто не должен видеть то, что она могла бы носить. Сожгите его. — Она направилась к двери. — И принесите синее.
Этого не могло быть.
Никто и никогда ничего не находил здесь, в верховьях, у самого начала прииска. Разве что мозоли да солнечные ожоги.
Этого не могло быть. Неужели такой большой?
Но чем дольше Фарис всматривался, тем сильнее убеждался. С одного бока камень покрывала серо-зелёная порода, но, Господи, когда он осторожно перевернул его граблями, то увидел, что это чистейший кристалл — яркое солнце играло на его влажных гранях.
Этого не могло быть. Но что же это тогда?
Он ревниво склонился над находкой, чтобы другие мальчишки, работающие в его яме, не заметили. Никогда прежде он не видел камня даже в десять раз меньше этого. Когда он поднял
