может, реально отпустишь парня со мной, пусть хоть напоследок старичок поживёт полной жизнью. Я найду ему пару хорошеньких сучек. Вон у Кривого есть кучерявая такая белая пуделиха, просто красотка, он забрал её у чучельника за долги.
— Барк, — Плут, неизменно почувствовав, что требуется его присутствие, вернулся в кухню.
— Слышишь, Плут, ты уже на последнем издыхании, тянешь лямку последние годы, старичок.
— Барк, Барк, Барк! — активно не согласился пёс.
— Парень, ты же умный, кивни, если хочешь со мной. Если понадобится, я тебя у этого изверга выкраду.
— Барк, — подал голос Плут и замотал головой, встряхиваясь так, что его уши заработали как пропеллер.
— Получил ответ? Проваливай, — подытожил Третьяк и распахнул дверь.
— Как знаешь, — непонятно к кому обратился Венгр и вышел.
— И не приноси ему больше мяса, Бартоломью, — крикнул вслед Третьяк и быстро захлопнул дверь, чтобы избавить себя от традиционного “пошёл ты” в ответ. Зацепка. Фото Третьяка в зелёном костюме. Фотокарточка по-прежнему была зажата между пальцами, и Вальтер снова принялся её рассматривать. На снимке на нём был костюм из зелёной ткани с отливом. Тот самый, что Третьяк купил, поддавшись ностальгии. Переливы ткани напомнили ему тогда об игре света на драконьей чешуе. Этот костюм он надевал лишь один раз. И до этого момента Третьяк не считал это удачей. В первый вторник прошлого месяца Вальтер ездил в нём к коллекционеру Кребловичу оценивать подлинность антикварной чернильницы. Потерянный день, потерянный клиент, обретённые пятна чернил на новом костюме в комплекте с затяжками от кошачьих когтей. Кот Кребловича ещё не скоро забудет странного гостя, которого не берут когти. Однако костюм был безвозвратно испорчен, о чём с сожалением сообщили в химчистке.
Благодаря инциденту в доме Кребловича, Вальтер точно знал, что фото было сделано в первый вторник прошлого месяца, но кем? Если бы найденную за городом машину не разобрали на запчасти, можно было попробовать поискать ещё хоть какие-то зацепки, но возможность была упущена, ещё до того, как появилась. Третьяк сделал несколько шагов по кухне, продолжая гипнотизировать фото.
— Барк, Барк, — подал голос пёс, на которого чуть не наступили.
— Придётся нам съездить в Центральную больницу, друг, — произнёс мужчина вместо извинений.
— Барк? — Плут наклонил голову набок так, что и его правое ухо коснулось пола.
— Вряд ли вчерашнее происшествие — это случайность. Сам подумай. Когда я открыл дверь и нашёл девушку, от фонаря отъехала машина, которую той же ночью кто-то бросил за чертой города с моей фотографией под сидением.
В ответ Плут лишь шумно выдохнул, уронил полный зад на пол, и поднял голову, в ожидании продолжения.
— Водитель мог либо видеть, кто привёз девушку, если, например, следит за мной постоянно, либо сам доставил жертву к моему порогу. Что думаешь?
— Барк, Барк.
— Ты прав, она может что-то знать, если выжила. Но это было бы неслыханной удачей.
— Барк, Барк, — Плут резко поднялся на все четыре лапы.
— Ну, поехали, разведаем. Но, ты знаешь правила.
— Барк, — тихо буркнул Плут и демонстративно улёгся.
— Или ты надеваешь ошейник, или мы никуда не едем.
Пёс не шелохнулся, продолжая лежать с опущенной на лапы мордой.
— А если на обратном пути мы заедем в Голубую бухту, — принялся уговаривать Вальтер, — и я разрешу тебе поохотиться? Расправишь крылья под водой, погоняешь стайки мелюзги между камней, как ты любишь. Поймаешь нам свежий ужин? Я слышал, в бухту зашёл крупный шаран.
— Барк, — вяло, но всё-таки согласился Плут и тяжело поднявшись на свои морщинистые толстые лапы, встряхнулся.
Глядя, как трепыхаются в воздухе уши пса, Вальтер с облегчением вздохнул. У него было только два рабочих способа заставить Плута надеть ошейник. Хорошо, что сработал первый, потому, что вторым вариантом шла неприятная сделка. Если бы пёс не согласился на рыбалку, то Вальтеру пришлось бы в обмен на покорность ушастого партнёра самому надеть ошейник. А носить удавки на шее Третьяк любил не больше, чем Плут.
Хорошенькая медсестричка поправила белый чепчик и стрельнула глазками в сторону доктора Карповича. Тот сперва внимательно оглянулся, а после ответил ей воздушным поцелуем. Если бы жена новоиспечённого доцента знала, чем он на самом деле занимается во время ночных дежурств, не сносить бы ему головы. Вспомнив о тяжёлой руке супруги, Мирослав Борисович Карпович скользнул в палату реанимации. Там как раз лежала несчастная, которой кто-то на самом деле пробил голову. Девушку привезли вчера, ещё до заступления Карповича на дежурство. Мирослав Борисович взял карту, висевшую на спинке кровати.
Имя: прочерк. Возраст: 20–25 лет. Поступила: по скорой без сознания с тупой травмой головы. Особенности: в сознание не приходила, зафиксирована остановка сердца. Реанимация: проведена два раза. Лечение: не назначено.
Доктор покрутила карту. Перед ним лежала довольно симпатичная молоденькая девушка с забинтованной головой. Из-под повязки клоками торчали волнистые золотистые волос, которые кто-то неровно обкромсал во время оказания помощи. Вряд ли она бы сделала такую причёску по доброй воле. Доктор подумал, что девушке ещё повезло, могли ведь и наголо обрить. Хотя какое тут везенье, когда тебя нашли на улице с пробитой головой? Что это та самая девушка, которую привезли с Золотых вершин, догадаться было нетрудно. К Карповичу уже подходил неприятный полицейский. Маршал Гнездо был сильно разочарован, что Мирослав Борисович только заступил на дежурство и ничего не может сказать о поступившей в ночи пациентке. Стоило исправить этот досадный момент. Тем более что даже с забинтованной головой и без сознания девица была настоящая красотка. Ножки, фигурка, миловидное личико. И зачем кому-то было бить её по голове? Может, отказала…И зачем кому-то было бить ЕЁ по голове?
Доктор ещё раз глянул на прочерк в имени и задумался. Бабуля говорила маленькому Мирославику, что у каждого человека обязательно, должно быть, имя. Непременно должно! Иначе во время сна, когда бог забвения Ятушь заберёт душу в свои чертоги, то не зная собственного имени, она не сможет найти дорогу назад к телу. Именно поэтому, когда раньше в деревнях кто-то заболевал и впадал в бред, у постели всегда должен был находиться человек, который зовёт болезного по имени. В прошлом верили, что так душа быстрее находит дорогу из царства забвения. В детстве, когда Мирослав болел, бабуля всегда сидела рядом, гладила по руке, звала по имени.
Карпович снова посмотрел на девушку. У неё должно было быть такое же красивое имя, как и она сама. Доктор погладил пациентку по руке, мысленно припоминая всех ладных девушек, с которыми когда-либо встречался.
— Милица? — тихо позвал доктор, но
