Грейм отвел глаза от выскобленного пятна на полу возле стойки, сунул руку в карман и достал пару тусклых железных шимов. Рука у него почти не дрогнула.
— Налей-ка мне пива, Коут, — хрипло сказал он. — Я понимаю, что рановато, но день впереди длинный. Я нынче Маррионам помогаю пшеницу возить.
Трактирщик налил пива и молча протянул ему кружку. Грейм отхлебнул единым духом сразу полкружки. Глаза у него были красные.
— Да, скверно дело обернулось, — сказал он, не глядя в глаза, и отхлебнул еще.
Коут кивнул. «Скверно дело обернулось». Возможно, это и все, что скажет Грейм по поводу гибели человека, с которым он был знаком всю свою жизнь. Здешний народ знал о смерти все. Они сами резали скот. Они мерли от лихорадки, от падений, от загноившихся переломов. Смерть была все равно что неприятный сосед. Лучше не болтать о ней лишний раз, а не то того гляди услышит, да и заявится в гости.
О смерти говорилось только в историях. Легенды об отравленных королях, о поединках, о древних войнах — это ничего, это было можно. Они рядили смерть в чужеземное платье и отсылали ее подальше от дверей родного дома. Загоревшаяся сажа в трубе, крупозный кашель — это было ужасно. Но суд над герцогом Гибеи или осада Энфаста — это дело другое. Эти истории были как молитвы, как заклинания-обереги, которые бормочет себе под нос припозднившийся прохожий. Как грошовые амулеты, которые люди покупают у коробейника, просто на всякий случай.
— А долго он тут еще пробудет, этот писец? — тихо спросил Грейм, говоря в кружку. — А то мало ли, вдруг я надумаю чего записать…
Он слегка нахмурился.
— Папаша мой всегда звал это просто «доверенность». Никак не вспомню, как оно по-правильному-то называется.
— Смотря о чем идет речь, — уверенно ответил трактирщик. — Если только о твоем добре, это называется «распоряжение имуществом». А если о чем-то еще, это называется «изъявление воли».
Грейм изумленно приподнял бровь.
— Ну, по крайней мере, я так слышал, — пояснил трактирщик, опуская глаза и протирая стойку чистой белой тряпочкой. — Писец упоминал что-то на этот счет…
— Изъявление воли… — пробубнил Грейм в кружку. — Думаю, я просто попрошу его написать доверенность, а там уж как он ее официально назовет, так пусть и будет.
Он поднял взгляд на трактирщика.
— Думаю, найдутся и другие, кто захочет чего-то в этом роде. Времена-то нынче какие…
На миг могло показаться, будто трактирщик раздраженно хмурится. Но нет, ничего подобного. Он стоял за стойкой таким же, как всегда, и лицо его сохраняло миролюбивое и дружелюбное выражение.
Коут небрежно кивнул.
— Он вроде говорил, что собирается открыть лавочку около полудня, — сказал он. — А то вчерашние события его несколько выбили из колеи. Так что, если кто вдруг явится раньше полудня, боюсь, ничего у них не выйдет.
Грейм пожал плечами.
— Да какая разница? Все равно до обеда в городке и десяти человек не останется.
Он отхлебнул еще пива и посмотрел в окно.
— День-то какой, все в поле будут!
Трактирщик, похоже, чуть поуспокоился.
— Он останется тут до завтра. Так что ломиться к нему прямо сегодня нужды нет. У него лошадь отобрали на Аббатсфорде, он теперь пытается добыть новую.
Грейм сочувственно цыкнул зубом.
— Вот не свезло так не свезло! Где ж теперь лошадь добудешь, когда уборка урожая в самом разгаре? Даже Картеру не найти замену Нелли после того, как этот паук напал на него у Старокаменного моста.
Он покачал головой.
— Все-таки как-то это неестественно, когда такое творится всего в трех километрах от твоего дома. Вот в былые времена…
Грейм запнулся.
— Господь и владычица, я говорю словно мой папаша!
Он втянул подбородок и загудел басом:
— «Вот в былые времена, когда я был юнцом, погода была как погода, а не как теперь! И мельник не придерживал весов, и люди не лезли не в свое дело!»
Трактирщик грустно улыбнулся.
— А мой отец говаривал, что пиво было слаще и на дорогах было меньше ухабов.
Грейм тоже улыбнулся, но улыбка быстро исчезла. Он потупился, словно ему было не по себе от того, что он собирался сказать.
— Коут, я знаю, что ты не местный. Это тяжело. Некоторые думают, будто чужак и утро от вечера не отличит.
Он перевел дух, по-прежнему не глядя в глаза трактирщику.
— Но мне кажется, ты знаешь много такого, чего другие не знают. У тебя вроде как кругозор шире.
Он поднял голову. Взгляд у него был серьезный и усталый, под глазами залегли темные круги от недосыпа.
— Что, неужто и впрямь все так плохо, как кажется в последнее время? Дороги поганые. Людей на них грабят. Да еще…
Было заметно, что Грейм с трудом удержался, чтобы не взглянуть еще раз на пустое место на полу.
— Налоги эти новые, жизни совсем не стало. Парни Грейденов вот-вот лишатся своей фермы. Паук этот опять же…
Он отхлебнул еще пива.
— Неужели действительно все так плохо? Или я просто старею, как мой папаша, и теперь все кажется горше по сравнению с теми временами, когда я был мальчишкой?
Коут долго протирал стойку, словно ему не хотелось отвечать.
— Я думаю, жизнь всегда плоха, не так, так эдак, — сказал он наконец. — Может быть, дело в том, что только мы, пожилые, способны это заметить.
Грейм кивнул было, но тут же нахмурился.
— Но ведь ты-то не пожилой, верно? Я все время об этом забываю.
Он смерил рыжеволосого взглядом.
— Ну, в смысле ты и ходишь как старик, и рассуждаешь как старик, но только ты не старик, верно? Могу поручиться, что ты вдвое меня моложе!
Он прищурился, глядя на трактирщика.
— Сколько тебе лет-то, а?
Трактирщик устало улыбнулся.
— Достаточно, чтобы чувствовать себя старым.
Грейм фыркнул.
— Ты слишком молод, чтобы кряхтеть и жаловаться. Тебе бы еще за бабами бегать и влипать в неприятности! Предоставь уж нам, старым пердунам, ныть о том, что мир нынче не тот и все идет насмарку!
Старый плотник отодвинулся от стойки и повернулся к двери.
— Я зайду сегодня поговорить с твоим писцом, когда у нас будет перерыв на обед. И не я один. Куча народу хочет обустроить свои дела официально, пока есть возможность.
Трактирщик сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух.
— Грейм!
Плотник, уже взявшийся за ручку двери, обернулся.
— Дело не только в тебе, — сказал Коут. — Дела действительно плохи, и нутром чую, что дальше будет хуже. Так что не вредно будет подготовиться к суровой зиме. И, быть может, позаботиться о том, чтобы суметь себя защитить, если дойдет до этого.
Трактирщик пожал плечами.
