Он проводит её тело в последний путь, и когда прах развеют над рекой — напьется с горя.
— Сжигания не будет! — вдруг оповестила молоденькая актрисулька, подружка Агнии. — Агнуша завещала быть похороненной в могиле.
Она не то хрюкнула, не то всхлипнула и трагично разревелась, неестественно и вызывающе. Да, со смертью Агнии столица лишилась не только прекрасной женщины, но и великой актрисы. Агния рвала жилы, не щадила себя, дневала и ночевала на сцене, заучивая роль — и была лучшей из лучших. Неповторимой. Благодаря ей маленький театр из бедного квартала переехал в центр Янга. Сам король посещал пьесы, в которых главную роль — а за иные она не бралась — играла Агния.
И вот она мертва, и вскоре гибкое тело обовьют черви.
Иттан ушел. Не выслушал заунывных речей от приятелей и многочисленных поклонников. Не высказал ей, как нехорошо обманывать мужчину, с которым делишь постель. Мигрень… Никакой мигренью она не болела, а мучилась неизлечимой болячкой, что давно засела в мозгу. Агния, без сомнений, знала о ней, но ничего не говорила. Никому, даже Иттану. Почему она не доверяла ему?
С другой стороны, чем, если не доверием назвать то, что последние часы они провели вместе?
Кольцо он положит на её могилу как-нибудь позже, когда страсти вокруг гибели Агнии улягутся.
У здания, где когда-то снимал помещение театр Агнии, было удивительно пусто. Пара дешевых букетов валялось у заколоченных дверей — вот и вся дань памяти. Иттан долго стоял, вглядываясь в слепые провалы окон. И перед глазами вспыхивали картинки полузабытого прошлого.
… На то представление его позвал знакомый, и Иттан от безделья согласился. Он сидит на жестком стуле в зале столь маленьком, что нечем дышать. Гостей собралось много, они шушукаются и позевывают, листают программку, наскоро нарисованную художником, а потому неряшливую.
Занавес поднимается, даря начало представлению, скучному и обыденному. Иттан ерзает на стуле.
— Ты погоди, — со знанием дела шепчет знакомый. — Скоро появится она!
В его голосе столько восторга, что Иттан поддается, в нетерпении разглядывает сцену, где мельтешат актеры средней руки. Не разобрать, что они изображают: драму или комедию?
Всё меняется, когда выходит Агния. В облегающем платье, полы которого струятся по полу. Волосы распущены, кожа бела, и только губы алы словно кровь. Она не женщина, а иллюзия, портрет кисти не мастера, но гения. Глаза сверкают. Её речь чиста, и от голоса, которым она произносит текст, хочется плакать.
Всё-таки драма.
Агния играет как живет. Вены на её шее вздуваются, когда она кричит. Голос срывается. В конце она падает на подмостки, якобы убитая кинжалом в спину, и зал ахает. Люди поднимаются с мест и всматриваются в недвижное тело.
Занавес опускается.
Нет ни хлопков, ни криков «Браво!» Лишь молчание, тяжелое, густое.
И когда Агния выходит на поклон, гости взрываются аплодисментами. Женщины утирают слезы, мужчины восхищенно качают головами. Равнодушных, как и недовольных, нет.
Агния лучезарно улыбается, принимая букеты и комплименты, а Иттан чувствует на себе её внимательный взгляд…
Кажется, он задумался и свернул куда-то не туда. Вместо базарной площади — на грязную, узенькую улочку. Из сточной канавы несло испражнениями. У коричневой воды умывалась крыса, такая жирная, что могла бы съесть кота. Иттан поморщился. Огляделся. Ну и где он? Ни вывесок, ни лавок, только кособокие домишки да мусорные кучи.
У стены обнаружилась кучерявая девица, что сидела, скрестив ноги. Глаза её были закрыты. Перед девицей валялся футляр. Услышав, что кто-то идет, она распахнула веки. Недовольно цокнула.
— Играешь? — зачем-то спросил Иттан, сраженный несоответствием между чумазой внешностью и старым, но чистеньким футляром, который девица поглаживала тонкими пальцами.
— На скрипке, ну, — неприветливо ответила она и взялась с любопытством изучать ботинки Иттана, даже приблизилась к ним, точно рассматривая в начищенной коже свое отражение.
— А Звездную балладу можешь?
— Типа того, — повторила девица и, сплюнув сквозь зубы, вытащила скрипку.
Она тронула струны смычком и, к удивлению Иттана, заиграла гладко и плавно. Умеючи, а главное — без фальши. Агния обожала Звездную балладу, наверняка бы это исполнение ей понравилось. Он улыбнулся. Мелодия стихла на полутоне, оборвалась так резко, будто с мясом. Девица задрала голову, явно ожидая благодарности и уж точно не словесной.
— У тебя хорошо получается, — отметил Иттан, копаясь в кармане пиджака.
— Типа того, — с прежней немногословностью хмыкнула девица, убирая скрипку в футляр.
— Держи.
Он протянул скрипачке монету.
— Спасибо! — Она поднялась, чтобы принять подачку, но не устояла на ногах и неуклюже рухнула прямо на Иттана. Тот подхватил девицу, пропахшую немытым телом, и привалил её к стене. — Извини, дядь. — Потерла коленку. — Ноги совсем затекли.
Монету девица попробовала на зубок, осталась удовлетворена результатом. Поблагодарив Иттана быстрым кивком, она схватила скрипку и, закинув себе за плечо, поплелась куда-то во внутренности улиц.
— Эй! Как выйти к площади? — запоздало окрикнул её Иттан.
Скрипачка покрутила головой и ткнула влево, в прореху меж домов. Буквально через десять минут Иттан выбрался на оживленную площадь, в очередной раз поразившись тому, как резко приличный город перерастает в забытые богами трущобы. Даже солнце там светит иначе, тускло и безжизненно.
А играла эта девица совсем недурно.
— О, брат!
По спине со всей дури хлопнули. Иттан закашлялся от неожиданности. Обернулся.
Свен Лотт, хам, картежник, а заодно сынок первого министра, улыбался во весь рот.
— Слыхал, Агния померла? — С непонятной радостью спросил он, равняясь с Иттаном. Пухлые щеки его тряслись в такт ходьбе.
Иттану жуть как хотелось послать Свена куда подальше и улизнуть, но правила приличия требовали продолжить разговор.
— Кажется, она болела чем-то серьезным.
— Поверь моим словам, это её боги прокляли, — серьезно ответил Свен, поглаживая шарообразный живот. — Нечего было задницей крутить перед всеми подряд.
Негодование поднялось к горлу. Да как он смеет такое говорить?! Кто позволил ему лгать?
— Мне некогда трепаться с тобой, — процедил Иттана.
— Да ты чего, Иттан? — Свен присмотрелся. — Никак грезил об Агнии, да? Я, признаться, тоже. Денег ей предлагал, меха, а она ни в какую. Ну и дура.
Понадобилось собрать всего себя, чтобы не накинуться на Свена и не растерзать его прямо здесь, на глазах у сотен горожан. Руки дрожали, сердце колотилось, и ненависть пеленой пала на глаза. Вдох и выдох.
