Он снова открыл глаза. На огромном валуне среди сосен сидел, уныло опустив тяжелые плечи, великан. Не такой уж страшный, довольно-таки усохший великанишка. Его серые волосы, забранные на макушке в пучок, свисали бунчуком. Он был обут в подобие сапог, крест-накрест перетянутых на икрах ремнями. Имелись также набедренная повязка и очень короткая стеганая куртка синего цвета, из которой в районе подмышек клочками торчала вата. Куртка была вопиюще мала: она прикрывала могучее, заплывшее жиром тело великана лишь чуть ниже лопаток.
Что-то невыразимо знакомое виделось в этой своеобразной фигуре. Синяка еле слышно вздохнул.
— Пузан! — сказал он.
Голос прозвучал отрывисто и громко, как чужой.
Великан встал и медленно затопал к Синяке. Когда он появился на поляне и солнце ярко осветило его уродливую физиономию, сомнений уже не оставалось. Трудно было, увидев хоть раз, забыть этот широкий нос, оттопыренные губы, пересеченные шрамом (там, где когда-то было вдето кольцо), эти маленькие, угодливо моргающие глазки. Встретившись с Синякой взглядом, великан замер и боязливо затоптался на месте.
— Иди, иди сюда, — повторил Синяка. — Ведь ты Пузан, а?
— Пузан я, — преданно пробасило чудовище. Слезы радости выступили на его глазах. Великан шумно шмыгнул носом и покраснел, отчего шрам на губе проступил еще отчетливее.
— А вы признали меня, господин Синяка, — сказал он. — Хоть и не сразу, а все ж признали. А я так вас всю мою жизнь помню. Доброту вашу и остальное. Кабы не вы, гнить бы мне на цепи в подвале у лиходея, душегуба и кровопивца…
Синяка хорошо помнил, как Торфинн подарил ему великана. Чудовище действительно томилось у него в замке на цепи, ошалевшее от голода и побоев и превратившееся за долгие годы неволи в существо плаксивое и отчасти подлое. Синяке не было никакого дела до страданий великана. Получив его в подарок, он тут же отпустил несчастное чудовище на свободу — больше из брезгливости, чем из каких-либо иных соображений. А великан, видимо, решил, что его пожалели.
— Сколько же мы не виделись с вами, господин Синяка, — соловьем разливался великан. — Лет, поди, уж сто тому. И где вы только бродили, горемычный? Я ведь и приказ-то ваш в точности выполнил. Помните? Убиенного вами пирата Бьярни отнес на болото, как было велено, и там его, значит, безжалостно бросил без всякого снисхождения. И погребения ему не творил. Возвращаюсь, значит, назад, на сопку, а вас нету. И никто не может сказать, куда вы подевались. Не бывает же так, чтоб такой великий чародей — и сгинул без следа! Верно? Это я им так говорю. А они говорят, что не имеют понятия. Убежал-с… Это они так говорят. А я вам предан и без вас никуда, господин Синяка. И ждать могу хоть сто лет. А они меня с собой звали, только я не поддался. Чего я там не видел? Я вас, господин Синяка, ждал. И дождался, — слезливо заключил великан.
— Кто тебя с собой звал? — спросил Синяка.
— А этруски, — объяснил великан. — Они же съехали с сопки-то. В Этрурию подались, я так полагаю. Все, все съехали, и люди, и боги, и даже демон, мелкий пакостник. Хорошо там, говорят, в Этрурии-то… Только далеко это, поди, да и давно.
— Зачем же ты остался?
Великан не ответил.
— Дурак ты, Пузан, — сказал Синяка.
— Я так давно вас ищу, господин Синяка, — жалобно басил великан, растянув мокрый рот. — Ну так давно! Страшно же одному…
Ему страшно, подумал Синяка. И повторил:
— С этрусками уходить надо было…
— А чего… — пробубнил великан и свесил голову. — Гоните от себя? Не нужен, да?
Синяка еще немного подумал, покусал губы. Даже великана Ларс Разенна принял к себе. Вот такого — глупого, безобразного. Подхалима и труса. А Синяку прогнал. Интересно, Пузан знает об этом?
— Иди сюда, — сказал, наконец, Синяка.
Великан неуклюже приблизился.
— Господин Синяка, — торжественно провозгласил он, — ежели вам чего надо, то приказывайте, а я буду стараться…
— Сядь, — велел Синяка.
Великан осторожно примостился с ним рядом. И тогда Синяка прижался головой к толстым, угловатым великаньим коленям и громко, в голос, зарыдал.
Подумав, великан бережно накрыл его своей большой лапой и тяжко, в два приема, вздохнул.
— Дела, — многозначительно уронил он, глядя в пространство поверх растрепанных темных синякиных волос. Худые плечи Синяки содрогались. Он что-то невнятно бормотал, а слезы текли и текли из глаз.
Некоторое время Пузан стойко терпел неудобства, а потом гулко пробасил:
— Это… Поплакали, господин Синяка, и хватит. Все равно вы лучше всех, а что кое-кто тут у нас гордый, так это по молодости.
Синяка замолчал, перевел дыхание и, оторвавшись от колен великана, вытер ладонями лицо. Он увидел прямо перед собой маленькие серые глазки с красноватой сеточкой. И эти глазки смотрели на него с пониманием и безграничной любовью.
Ноги путников утопали в мягком мохе болота. Саламандра, недовольная сыростью, взгромоздилась Синяке на плечо, лениво свесила хвост и уткнула сухую мордочку ему в шею. Маленькие острые коготки проткнули синякину рубаху и царапались. Он не обращал на это внимания.
Великан тяжеловесно ступал рядом, время от времени проваливаясь в трясину по колено. Сапоги его безнадежно промокли.
— Ты бы разулся, — сказал Синяка. — Ноги натрешь.
Великан только застенчиво улыбнулся.
Глядя на его нелепую фигуру, Синяка вдруг ощутил, как отдаляется, отпускает его Ахен.
Внезапно великан охнул и споткнулся. Синяка чуть не налетел на него. Великан резко оттолкнул его от себя, так что Синяка упал на сырую кочку, лицом в куст голубики. Саламандра, оказавшись в луже, издала пронзительный звук и, негодуя, быстро забралась Синяке на голову, путаясь когтями в его волосах.
— Пузан, ты что, очу… — начал Синяка и замолчал, когда увидел, что из могучего великаньего плеча торчит тонкая стрела с иссиня-черным оперением.
Вторая стрела вонзилась в кочку, за которой лежал Синяка. Он ясно видел спиральный узор, нанесенный на древко.
Пузан погрозил неведомо кому огромным кулаком.
— Вы можете их испепелить, господин Синяка? — деловито спросил он, пытаясь в то же время рассмотреть стрелу у себя в плече. Он трогал оперение и корчил при этом страшные гримасы.
Синяка встал во весь рост, осторожно вытащил из волос бьющую хвостом саламандру и посадил ее себе на плечо. Он мог испепелить целую армию. Об этом лучше даже не думать.
Еще одна стрела просвистела возле синякиного уха.
— Пузан, отойди-ка в сторону, — сказал Синяка.
— Убьют вас, убьют… — с обреченным видом забубнил великан, однако подчинился.
Из зарослей на край болота бесшумно выступили две темные фигуры. Они вышли одновременно, как по команде. Синяка улыбнулся.
