— Насколько я понял, эти двое с пренебрежением говорили о твоей покойной матери и устроили засаду после того, как ты набросился на них с кулаками. Любой суд оправдает тебя.
— А кошелек с золотом поможет мне на суде?
Нет, — признал Паракс, — но он поможет тебе, когда ты покинешь земли ригантов. Те двое были родственниками генерала Фиаллаха, и он жизнью поклялся убить тебя. Король не хочет, чтобы кто-нибудь из вас пострадал.
Бэйн весело рассмеялся:
— Он не хочет увидеть дядю Фиаллаха мертвым, — ты это имеешь в виду?
— Король имел в виду только то, что сказал, — отрезал Паракс.
— Мне нравится твоя преданность, — сказал Бэйн, — я такую не встречал ни разу, и она мне нравится. Поэтому я оставлю тебя в живых и возьму кошелек с золотом. — Голос Бэйна стал жестким, и в нем послышалась холодная ярость. — Но скорее всего я никуда не уеду, останусь, брошу вызов Фиаллаху и постараюсь перерезать ему горло прямо на глазах короля.
С минуту Паракс молчал.
— Я не часто встречал в людях столько злости, — проговорил он, — это огорчает меня, Бэйн. Фиаллах упрям, к тому же он прекрасный воин. Но самое главное — он женат на сестре твоей матери. Думаешь, ее дух возликует, увидев, что отец ее племянников убит ее собственным сыном?
— Да, она не обрадуется, — согласился Бэйн, и гнев его угас.
Паракс увидел, что глаза юноши погрустнели, и как только исчезла злоба, Бэйн показался ему намного моложе.
— Я сохраню ему жизнь, — решил Бэйн. — Ты знал мою мать?
Нет, но я слышал о ней.
— Что это еще значит? — с холодной подозрительностью спросил Бэйн.
Только то, что я знаю ту историю, парень. Твоя мать была первой любовью Коннавара, но вышла за другого, когда все думали, что Коннавар умирает. Ее брак не был счастливым.
Отбрось ложную деликатность, старый ублюдок! Ее брак был несчастным, потому что Коннавар изнасиловал ее и зачал меня. А потом он бросил ее в позоре и унижении, он даже ни разу не заговорил с ней с тех пор. Ее жизнь была разрушена, и она умерла сломленной и печальной. Давай же признаем правду!
— Это и отдаленно не напоминает правду, но не мне судить. Я хочу знать только одно, твоя мать хоть раз говорила, что Коннавар взял ее силой?
— Ей и не нужно было говорить об этом. Паракс вздохнул:
— Кажется, люди всегда верят тому, во что хотят верить. Нет смысла спорить. Мне пора.
Он подошел к своему пони, достал из переметной сумки кошелек с золотом и бросил юноше. Бэйн рассмеялся.
Теперь можешь ехать к королю и доложить, что его старый ловчий в наилучшей форме — только он и смог выследить Волчью Голову.
— Я скажу ему правду и больше никогда не буду охотиться.
Если ты собираешься сказать ему правду, — тихо ответил Бэйн, — то скажи, что я ненавидел его всю жизнь и когда-нибудь отрежу его мерзкую голову за то, что он сделал с моей матерью.
— Нужно быть прекрасным воином, чтобы победить Фиаллаха, — заметил Паракс, — но, чтобы убить Коннавара, ты должен быть лучшим из лучших. А ты еще не лучший, парень, далеко не лучший.
— Возможно, когда мы встретимся снова, я стану лучшим, — медленно проговорил Бэйн.
Паракс устало сел в седло.
— Я так не думаю, — ответил он, — я, конечно, стар и теряю физическую силу. Но мой ум по-прежнему острый, и правду я вижу все еще ясно. Почему ты не дождался суда, на котором тебя бы оправдали? И, раз уж ты решил бежать, почему не ушел с этих холмов, где тебя в любую минуту могут заметить охотники?
— Потому что я свободный человек и живу, как хочу.
— Нет, потому, что ты не хочешь жить, — возразил Паракс, — ты ждешь смерти, страдая от изгнания и одиночества после смерти матери. Наверное, ты очень хочешь умереть. Поэтому надеюсь, что ты уедешь отсюда и станешь лучшим.
— Как и у Коннавара, у тебя есть все, чтобы стать великим. И так же, как он, я не хочу, чтобы тебя убили.
Паракс пришпорил пони и поехал с поляны прочь.
Многие считали, что годы благосклонны к повитухе Ворне. Ей было уже за пятьдесят, но кожа по-прежнему гладкая, а длинные волосы — угольно-черные, хотя в них уже сквозили серебряные нити. Когда она сидела на крыльце и наблюдала, как купается в последних солнечных лучах деревня Три Ручья, ей можно было дать лет на десять меньше.
«Такова сила Викки», — думала она. В ее крови текла магия земли, которая замедляла старение. Когда-то ее считали ведьмой, уважали и боялись. Теперь, убедив всех, что ее магическая сила пропала, Ворна приобрела популярность и очень ею дорожила. Ей было приятно, что люди ее приветствуют, улыбаются, приглашают в гости.
«Да, — подумала она, — годы ко мне благосклонны».
Ворна поежилась, хотя было тепло. Из кузницы Наннкумала доносились размеренные удары молота. В доме направо когда-то жили родители Коннавара, Руатайн и Мирия. Нахлынули воспоминания. Ворна взглянула на величественные вершины Кэр-Друах, которые в лучах заходящего солнца казались золотыми. Как мало изменились горы и как сильно изменилась жизнь.
Посмотрев через луг на бывший дом Руатайна, она представила, как он несет на могучих плечах сына. Руатайн всегда казался воплощением жизни и силы. Ворна закрыла глаза.
Бесполезно сожалеть о прошлом, это пустая трата времени и сил. Но чем старше становишься, тем труднее избежать тоски. Нужно просто потерпеть, и все пройдет.
Разомлевшей на солнце Ворне представилось, как ее собственный муж Бануин, маленький торговец из города под названием Камень, уезжает на последнюю прогулку вместе с юным Коннаваром, Вот Бануин обернулся, помахал ей и послал воздушный поцелуй. От таких воспоминаний у Верны до сих пор сосало под ложечкой и комок подкатывал к горлу. Бануин не дожил до рождения собственного сына.
А теперь уехал и Бануин-младший. На вершине горы он тоже обернулся и помахал матери. И Ворна снова осталась одна. Как и много лет назад, до того, как Коннавар сразился с медведем, до того, как она танцевала с Бануином в праздничную ночь. До того, как потеряла магическую силу.
До того, как магическая сила внезапно вернулась к ней.
Ворна встала, прошла к Первому ручью и остановилась, наслаждаясь красотой светло-пурпурной наперстянки, растущей на берегах. Настроение хорошее, почти лирическое. Казалось, к ней слетелись все призраки прошлого — могучий Руатайн, дочь земли Эриата, немощный Риамфада и измученная Ариан.
— Надеюсь, теперь ты обрела покой, девочка, — прошептала Ворна.
Мысли Ворны от Ариан обратились к ее сыну, Бэйну. Какое ужасное имя для ребенка! На древнем наречии оно обозначало «проклятие». Слабая, измученная горем Ариан хотела, чтобы все риганты узнали, как она страдает.
