Губернаторск 106.
Семихолмск 2754.
Белогорск 382.
Зеленодомск 1973.
Красносельск…
Белокаменск…
Шпарин судорожно глотнул воздух. Буквы прыгали и мелькали перед глазами. Последняя табличка добила его:
Государственная Граница 27 Конфедерация Северных Широт.
Неизвестно где, неизвестно зачем, неизвестно почему, стоял высокий, молодой симпатичный мужчина, сероглазый брюнет, душа компаний, любимец женщин, морщился и, кажется, собирался заплакать.
От накатывающей истерики отвлекла автоматная стрельба и шум моторов. Со стороны Боровска к перекрестку подлетел автомобиль допотопного вида без номеров и, срезав угол между дорог, помчался по кочковатому полю. За ним пронеслись, совершив тот же маневр, два резвых грузовичка военного обличия, с кузовами набитыми солдатами в коричневых беретах с помпонами.
Шпарин пошевелил пальцами в изодранных кроссовках, изучил грязные, порванные на коленях джинсы, ладонь с глубоким саднящим порезом. Боль и капающая на серый бетон кровь были очень реальны.
«Михаил Иваныч, вы часом не сбрендили? Какие мысли: параллельный мир, другое измерение, Тмутаракань, на худой конец — страшный сон?..».
Сознание никак не хотело мириться с происходящим, ну никак, и, стараясь забыть зеркальную сферу над поляной, черного висельника, бегемота, лихорадочно подбирало версию событий щадящую рассудок. Подбирало и никак не могло подобрать.
Шпарин поднес ладонь ко рту, лизнул и, почувствовав солоноватый привкус, плюнул на серый бетон. Сорвал с обочины лист подорожника, потер о джинсы, удаляя пыль, помял и приложил к порезу.
«Не… не могут здесь ездить только те, кто устанавливает идиотские указатели, носит береты с помпонами и устраивает гонки с преследованием. По дорогам должны передвигаться и нормальные люди, которые и объяснят, что к чему».
Становилось жарко.
Шпарин замотал ладонь носовым платком, вытянул из карманов часы, мобильник, уселся в узкую тень отбрасываемую указателем и стал ждать нормальных людей.
Дедовский «брегет», который он всегда носил с собой, лежал в левом кармане джинсов, хотя он точно помнил, что положил его утром в правый. «Брегет» был в порядке и, кажется, показывал московское время, Шпарин понял это, сверив показания стрелок на циферблате с тенью от столба указателя, такими своеобразными солнечными часами.
Включенный мобильник, не показывая экранной заставки, зашипел как змея. Доведенный до исступления Шпарин, поднял руку, собираясь разбить телефон о бордюр, на котором сидел, но мобильник неожиданно щелкнул, сыграл бодрый военный марш, затем сквозь помехи послышалась человеческая речь:
— «Сем… атый, ответьте Пятому…».
Мобильник пошипел и хриплым голосом ответил:
— «… взяли… всех… из них двое…».
— «…так везите… Пятый».
— «…некого везти… Сем… атый».
Дикий мат.
— «До… енты?».
— «Да… адцатый».
— «Приберите за… бой… ятый».
Телефон пискнул, стал горячим и замолчал.
Было о чем задуматься.
Шпарин выключил мобильник и опустил в карман куртки.
«Те грузовички достали легковушку. Я, скажем, не углубляясь пока в подробности, каким-то образом очутился чёрт его знает где, в какой-то… какой-то… глухомани, где никто не живет, район, по всей видимости, перекрыт военными, а чем они тут занимаются, не хочу и думать. Вообще не хочу ни о чем думать. Идти к «Охранному пункту N 6» тоже не хочу, но делать нечего. Может тут кино снимают? Жуткое, современное кино… Со спецэффектами».
Шпарин безнадежно усмехнулся, поднялся, подхватил корзинку и побрёл к белому щиту.
Тот самый щит.
Тот самый поворот.
Впереди маячил одноэтажный щитовой домик. Чем ближе к нему подходил Шпарин, тем мельче делались его шаги. Он остановился.
Полосатый погнутый шлагбаум. Колесный вездеход с пулеметом и два тех самых резвых грузовичка. В кювете валялся ржавый остов легкового автомобиля.
От группы стоящих у шлагбаума военных отделился человек и направился к Шпарину.
— Эй!.. — крикнул военный. — Это ты болтался, там, на перекрестке? А мы про тебя забыли. Быстренько топай ко мне!
Шпарин тряхнул корзинкой.
— Да я просто прогуливаюсь здесь, грибы собираю.
— Не бойся, небольшая проверочка. Потом пойдешь дальше… — хохотнул автоматчик, передергивая затвор автомата. — Грибы собирать.
«Убьют! — вдруг понял Шпарин. — Убьют на хрен…».
Спасительная стена леса была рядом. Выстрелов Шпарин не слышал.
Минут через десять здоровье кончилось. Хватая ртом живительный озон, Шпарин привалился к стволу осины, сполз спиной по дереву и вытянул ноги. Ещё минут десять сидел, ни о чём не думая, и смотрел на стоящую перед ним пальму.
Голодная боль в желудке привела в чувство. Организм давным-давно отвык от экстремальных нагрузок и требовал восполнения сил. Только сейчас Шпарин обнаружил, что так и не бросил корзинку. Это было очень кстати. В корзинке до сих пор лежали фляжка с чаем и завтрак в целофановом пакетике: два яйца свареных вкрутую и три бутерброда с тонкими ломтиками деревенского сала. Прислушиваясь к звукам леса и стараясь не смотреть на пальму, Шпарин принялся за трапезу.
На соседней осине, рядом с той, под которой он устроился, орудовал дятел. На Шпарина летели отходы его деятельности в виде небольшой стружки, но он не был на него в обиде — какой-никой, а сторож. Проку от этого сторожа оказалось мало. Шпарин понял это через несколько минут, когда приканчивая последний бутерброд, потянулся к корзинке за фляжкой.
Хрустнула сухая ветка.
Детел продолжал заниматься ударным делом.
— И как у тебя башка не отвалится? — продолжая жевать, прошамкал набитым ртом Шпарин и, уронив фляжку, полез за пистолетом.
Из кустов высунулся ствол автомата.
Дятел затих слишком поздно.
— Сиди смирно, косоглазая морда! — раздался грозный голос.
Шпарин подавился и зашелся в кашле.
Кусты ольхи раздвинулись и перед ним появился рыжеусый розовощекий здоровяк, лет тридцати, в коричневом берете с помпоном, в камуфляже со множеством карманов. На спине здоровяка толстым коробом висел зеленый брезентовый ранец. Над правым верхним карманом куртки блестел золотом криво висящий овальный знак размером с донце стакана. Из центра знака пучилась оскаленная, зубастая звериная морда.
Шпарин прокашлялся и стряхнул хлебные крошки с футболки.
— Это у вас кто на ордене изображён? — спросил он, завязывая разговор.
