Ознакомительная версия.
— О Маруф! — обратилась я к одному из своих воинов. — Поезжай и разузнай, что там такое творится!
Сама же я укрылась в одном из переулков и стала ждать своего гонца.
Вернулся он очень скоро, пешком и в разодранной одежде.
— Спасайся, о госпожа! — крикнул он, хватаясь за сбрую моего коня и разворачивая его в переулке. — Да поможет тебе Аллах, твой брат убит, и весь его гарем убит, и воины подлого пса, твоего дяди Бедр-ад-Дина гоняются за наложницами твоего брата и отрубают им головы!
— О Аллах, при чем тут наложницы моего брата? — воскликнула я. — Что это за безумие? Откуда ты успел узнать все, о Маруф? Ты же еще не был во дворце!
— Я был у самых ворот! — сказал маруф. — Все дело в ребенке! Я Бей этих развратниц! Теперь уже у этого нечестивого пса, царя Джаншаха, никогда не родится сын!"
— Послушайся Маруфа, о госпожа! — вмешался тот из моих воинов, что ждал вместе со мной в переулке. — Он не станет тебе лгать. Во имя Аллаха, беги! И дай мне свой плащ, а сама возьми мой. Ведь если Бедр-ад-Дин и этот шелудивый пес, аш-Шаббан, истребляют весь твой род, то они ищут и тебя!
Я позволила ему накинуть мне на плечи белый плащ и, плохо понимая, где нахожусь и что со мной происходит, подтолкнула коня пятками.
Но Маруф удержал меня.
— Скачи к развалинам мечети, что у источника, о госпожа, — сказал он мне, — и жди нас там, а мы попытаемся узнать, почему погиб твой брат, царь Джаншах, и что значит казнь его жен и наложниц!
— Но если нас не будет до рассвета, скрывайся, как знаешь, о госпожа, — добавил второй, а звали его Данияль. — Это значит, что по воле Аллаха нас больше нет среди живых.
И тогда Маруф отпустил моего коня, а Данияль хлестнул его плетью.
Я поскакала по переулку, и он окончился, и я поскакала по другому переулку, и конь нес меня по ночному городу, а по моим щекам текли слезы, ибо я лишилась всего на свете — брата, которого любила больше отца и матери, и дома, и царских богатств, всего, всего...
У мечети я соскочила с коня, бросилась наземь и зарыдала так, как никогда еще в жизни не рыдала. И я знала, что если Аллах будет ко мне милостив, и я останусь в живых, это — мои последние в жизни слезы. Потому я не жалела их, оплакивая брата, и женщин, с которыми жила под одним кровом, и наше былое могущество.
Когда к мечети подъехал всадник, я вскочила на ноги и положила руку на рукоятку сабли. Все, что у меня оставалось — эта сабля, подаренная братом, да те немногие украшения, что были на мне, когда я выезжала на охоту.
— Это я, Данияль, о госпожа, — с этими словами раненый всадник сполз с коня.
— Я перевяжу тебе рану, о Данияль, — сказала я, опускаясь рядом с ним на колени, — а ты расскажи, что тебе удалось узнать. И не думай, что слезы и волнение помешают мне слушать тебя. Я дочь царей и сестра царя!
— Тогда слушай меня, о госпожа. Я не ждал от тебя иного ответа... — прошептал Данияль. — Все дело в предсказании. Бедр-ад-Дину, да не помилует его Аллах, было предсказано, что он умрет в тот день, когда у твоего брата родится сын! И ему стало известно, что вскоре это случится! Вот почему он ворвался во дворец, и убил царя Джаншаха, и расправился с его гаремом!
Тут мы услышали стук копыт.
— Это за мной, — сказал Данияль. — Мне удалось опередить их, но ненамного. Они узнали, что я из твоей стражи, о госпожа! Беги, беги, Аллах да будет твоим покровом!
Я стала поднимать Данияля на ноги.
— Я не оставлю тебя этим собакам! — сказала я ему. — И если ты не в силах держаться в седле, я перекину тебя через конскую спину и увезу!
— Я непременно умру возле этой мечети, ибо такова воля Аллаха! — отвечал Данияль. И не успела я опомниться, как он достал кинжал и приложил его к груди. — Беги, о госпожа! Даже если эти предатели и не станут меня убивать, я все равно умру от раны. Беги, скрывайся!
И он вонзил в себя кинжал.
Так я осталась совсем одна. И из всего прежнего величия остались при мне только отцовская сабля, конь Абджар и еще мужской наряд, который стоил немалых денег.
Поправив лук и колчан со стрелами за спиной, я вскочила на коня, и вовремя — те, кто гнался за Даниялем, были уже совсем близко, я уже слышала их голоса.
Спрятавшись за развалинами мечети, я видела, как они окружили тело Данияля, осветили его факелом, посовещались и поехали прочь.
А я поскакала в предместье за рекой — туда, где жила Зумруд, будущая мать моего племянника.
Поскольку все это время муж Зумруд был в отъезде, мой брат не мог заставить его дать Зумруд развод и забрать ее в свой гарем. И таким образом обо всем этом деле знали только я, да евнух Мамед, да Садреддин ибн Яхья, да сама Зумруд, да ее невольницы.
И вот теперь, разыскивая впотьмах дом Зумруд, где я и была-то всего только раз, я думала — проведает ли изменник и предатель Бедр-ад-Дин о Зумруд и ее будущем ребенке, скажет ли ему об этом Мамед, купит ли он эту тайну у Садреддина ибн Яхьи, а, может, какая-либо из невольниц Зумруд захочет получить свободу и приобретет ее столь недорогой ценой?
И Мамед, и Садреддин ибн Яхья при жизни моего брата Джаншаха были ему преданы, но я уже знала, что значит преданность придворных, мне уже приходилось однажды спасаться бегством. И я знала, что в таких случаях следует рассчитывать только на себя.
Если бы брат, умирая, мог увидеть меня, он сказал бы мне: «Спасай моего сына, а Бади-аль-Джемаль!». И даже если бы ребенок Зумруд не имел никакого отношения к моему брату, довольно было бы того, что его рождение означает смерть предателя Бедр-ад-Дина!
Двери, конечно, были заперты, Зумруд уже не расставляла сети полночным гулякам. Я с трудом разбудила раба-привратника. Он долго не мог понять, что перед ним посланец сестры царя, Бади-аль-Джемаль. Дом стоял в предместье за рекой — здесь еще спали спокойно, не зная, что дворец захвачен и что до дворе рубят головы царским женам, одна из которых может случайно оказаться будущей матерью царевича!
Устав тратить время на уговоры, я сократила пустые речи и обнажила кинжал. Это подействовало. Раб поднял переполох, вышли другие рабы и в конце концов шум разбудил хозяйку, а я этого и добивалась.
Возмущенная Зумруд вышла на шум.
— Кто это врывается в дома правоверных? — сердито воскликнула она. — О соседи, на помощь!
— Молчи, о Зумруд, — сказала я, — и взгляни на меня внимательно! Помнишь ли ту ночь, когда двери твоего сада были открыты для царя Джаншаха? И помнишь ли ты мальчика, который уснул на ковре в саду под звон твоей лютни?
— Да, я узнаю тебя, — ответила Зумруд, — но почему ты врываешься в мой дом среди ночи, и угрожаешь моим рабам, и пугаешь моих невольниц?
— Потому что я — сестра царя Джаншаха, Бади-аль-Джемаль! — воскликнула я. — И царь убит, и во дворце хозяйничают враги и предатели, а я примчалась сюда, чтобы спасти тебя, о Зумруд, и то дитя, которое ты носишь во чреве! Ибо всем нам угрожает смертельная опасность!
Ознакомительная версия.
