грязный асфальт. Долго вслушивался в ее ровное, сонное дыхание, набираясь сил,
прежде чем доставить ее и себя домой.
— Она вернулась ни с чем, — Ойко злорадно усмехнулась, качнувшись к Бэф.
Лесс облизнула разбитые губы, затравленно следя за вожаком. Что он скажет, что
сделает? Пятая охота неудачна. Наверняка это выведет его из себя.
Широкоскулый мужчина с задумчивым взглядом огромных карих глаз, покачивал пустым
хрустальным фужером и, как обычно, не торопился высказать свое мнение. И как
обычно — по его лицу невозможно было определить, какое оно.
Его мощный обнаженный торс обнимали тени, и мужчина казался расслабленным, не
годным ни к нападению, ни к сопротивлению. Но и это было обманом, как и
равнодушная безмятежность лица, как вальяжная поза, которую он занял в кресле,
как небрежность одеяния — лишь легкие домашние брюки и знак вожака на груди — то
ли талисман, то ли пустая татуировка.
Лесс смотрела на его голую ступню, что он поставил на край кресла и не смела
посмотреть прямо в глаза Бэф. В этом сумрачном зале давно заброшенного костела
ее одолевали странные непонятные чувства, холодком пробегая по спине, а сам Бэф
рождал немоту не столько языка, сколько мысли. Она знала, что люди называют это
чувство определенным словом, но сколько ни силилась вспомнить его — не могла. В
этих стенах, в этом обществе само слово — память — теряло свой смысл.
Бэф насладился паузой, лениво встал, осторожно, будто боясь расплескать
невидимую глазу жидкость, поставил фужер на низкий столик у кресла, и медленно
подошел к Лесс. Пальцы с острыми, как лезвия ногтями почти ласково очертили овал
ее лица, приподняли за подбородок, заставляя взглянуть в карие глаза. Она и не
думала противиться. Пара секунд в тишине пустых зрачков и Бэф считал все, что с
ней случилось.
— Тебе опять досталось, — прошептал он нежно и лизнул ссадину на щеке Лесс.
Пара секунд и от нее не осталось и следа, — мне надоели рекруты ВПВ. Ты устала,
иди спать, сестра. Завтра поговорим.
Он ласкал ее даже голосом, обволакивал, баюкал и совершенно не сердился. Нет,
нотка ненависти все же проступала, но она была направлена против того, кто
причинил урон лицу Лесс. Странно, Бэф это раздражало сильней, чем неудачная
охота.
Лесс почувствовала недовольство Ойко, оно наполнило залу осязаемой волной
удушливого запаха то ли зависти, то ли ревности. Это нервировало. Варн
прикоснулась губами к талисману на груди Бэф и поспешила покинуть своих
сородичей.
Бэфросиаст задумчиво прищурился, глядя ей в спину, и качнул пепельными волосами,
кивнув Майгру: проводи, проследи, обеспечь спокойный сон. Тот так же молча
кивнул и выплыл из залы. И в ту же секунду лицо Бэф исказила гримаса ярости, он
развернулся в прыжке и навис над Ойко, оскалив зубы: ты много себе позволяешь!
Взмах руки, и ногти мужчины расписали лицо женщины четкими кровавыми линиями. Та
и думать не посмела, чтоб противиться, только вжалась в кресло и заскулила,
умоляя взглядом. Бэф мгновенно успокоился, выпрямился, опустившись на пол.
— Завтра на охоту пойдешь ты, а сейчас — вон, — приказал, повернувшись к
женщине спиной. Теперь его занимали лишь блики, играющие на хрустальных гранях
пустого фужера. Они что-то напоминали ему, что-то настолько забытое, что
вспоминается лишь отголосок, оттенок того зыбкого чувства — печаль.
— Убью гада!! — отплевываясь и отфыркиваясь, сообщила Люция Маликова,
зацепившись руками за край узкого железного мостика. Алисия Сталеску уже сидела
на мостике и стряхивала воду с коротких волос:
— Не убьешь, — заметила равнодушно.
— Ага? — Люция подтянулась и села рядом. — Поясни почему?
— Для этого нужно дойти до конца тоннеля. Дойдешь, сил останется ровно столько,
чтоб добраться до казармы.
— Угу, — кивнула шатенка, обдумывая и качнулась к Сталеску. — Напомни, зачем
мне вся эта хрянь нужна?
— По пунктам?
— По-одробно.
— Первое, — со вздохом начала излагать Алиса, заодно проверяя оружие, — ты
супер отважная патриотка, сильная, умная и так далее — дальше сама список
пополнишь.
— Ага, ага — цвет нации ее надежда и оплот, — с ехидством протянула девушка и
принялась осматривать свое оружие.
— Ага, ага, — кивнула Алиса, сунув один пистолет за пояс брюк. — Второе — ты
имеешь три привода в отделение правопорядка и четыре нарекания, твоя
характеристика, выданная фрау Анакондой, годна разве что для предъявления
патрулю отряда зачистки, чтоб долго не мучили и ликвидировали сразу, без
сантиментов. Посему ты не поступила в академию и тебе оставалась лишь служба в
ОНВ. Два года этой хряни и ты элита. Любая академия возьмет тебя в ряды
студентов и закроет глаза на шалости беспечной юности и славные характеристики
нашей директрисы. Приводы и нарекания спишут, закроют, и ты начнешь свою
биографию заново, в рядах достойных существования граждан. Как перспектива?
Спросила вставая.
— Супер! Осталось только пережить эти два года, — со злостью процедила
Маликова, поднимаясь со скрипом в каждой мышце.
— Полтора, — уточнила Алиса, осторожно продвигаясь по шаткому мостику. Ее
взгляд то и дело скользил по стенам тоннеля, фиксируя каждую странность на
интуитивном уровне.
Сержант Стокман имел явно ненормальные наклонности и питал особую трепетную
любовь к подругам, курсанткам срочницам, что свалились ему на голову полгода
назад по предписанию кураторского отдела по делам несовершеннолетних. У девушек,
конечно, выбор был небольшой — либо чистить клозеты до конца своих дней без
всяких перспектив, причем максимум в заведениях среднего порядка, либо отслужить
по зову сердца Великих патриотов и службой загладить вину перед обществом,
выправив автобиографию, изменив курс судьбы на 180 градусов. У сержанта выбора
не было вообще — предписание в зубы и будь любезен — воспитывай, перевоспитывай,
закаляй, ограняй — лишь бы из этих двух перцев вырос лояльный кабачок, аля
альтруист и добропорядочный до слез умиления гражданин. Вот бравый `солдафон' и
