Из множества окон его дома светились только два.
В уютно обставленной комнатке, в большом кожаном кресле, забравшись с ногами, сидела девушка с косой до лопаток и читала книгу. Она задумчиво играла кисточкой, получившейся на конце — то помахивала ею, как веером, то щекотала себя по носу — и водила пальцем по строчкам.
Книга относилась к жанру исторических загадок, была до краев наполнена парадоксами, вопросами и сомнениями. Автор, скорее всего, пользовался псевдонимом — ибо историка с таким именем в обозримых государствах не было. Обилие реконструкций, жутких жестоких сцен человеческих жертвоприношений, необъяснимых явлений и чудесных воскрешений… если бы не ссылки на вполне реальное историческое лицо и земли, существовавшие на самом деле, книгу можно было бы принять за авантюрную сказку.
За окном бесновалась февральская метель. Ветер бил в стекла, рассыпал по ним снежную крошку. На столе переливался всеми цветами радуги музыкальный кристалл, звучала негромкая мелодия.
В уличную дверь постучали — очень деликатно, почти неслышно. Атрелла прижала книгу к груди и, свесившись на правый бок, взглядом поискала тапочки. В дверь снова постучали. Атрелла хорошо знала, кто обычно так стучит. Так, будто слышится настойчивое извинение. Она нахмурилась и, подтянув шерстяные носочки, сползла с кресла и ногой принялась выуживать забившиеся под кресло тапочки. Книгу она при этом не выпускала из рук.
В дверь постучали третий раз, уже требовательно. Девушка со вздохом положила книгу в кресло и достала обувку руками. Идти в одних носках она не могла: как это, ходить по дому без тапочек?
Проходя через гостиную, она запалила в камине огонь и сняла колпачки с вечных свечей — двадцатисантиметровых прозрачных светящихся стержней. Гостиную наполнил свет.
Девушка уже подходила к двери в прихожую, когда стук раздался в четвертый раз, и из дальней комнаты долетел голос отца:
— Трелька! Оглохла, что ли? Стучат, открой, пожалуйста!
— Уже иду! — с небольшой долей раздражения ответила она и спустилась в парадную. Тут, действительно, без тапочек было никак нельзя. Ледяной февральский ветер забивал в щели иголочки перемерзшего снега, а каменный пол морозил даже сквозь толстые кожаные подошвы и шерстяные носки. Она запахнула меховую душегрейку, отодвинула засов и отступила на шаг в полумрак подъезда.
— Заходите!
Четырехметровые двойные створки распахнулись под ударами ветра.
Сложившись пополам — по привычке, видимо, не замечая высоты дверного проема — в дом протиснулась высоченная длиннолицая фигура в глухом меховом плаще, будто состоящая из множества шарниров. Фигура вошла в подъезд, переломившись в трех местах, и приняла форму перевернутого рыболовного крючка. Макушка Атреллы заканчивалась чуть выше пояса фигуры.
Из-под большой меховой шляпы на девушку смотрели огромные миндалевидные глаза с тенями как на верхнем веке, до самых бровей, так и на нижнем, отчего возникало впечатление, будто визитеру поставили "фонари" под оба глаза, и нарисованными стрелками от наружных углов глаз до ушей. Поверх шарфа торчали длинный прямой нос с жемчужинками в крыльях, крупные губы с золотыми колечками, отвисающие книзу и образующие с острым подбородком единую композицию — муравьед, сильно выросший и поднявшийся на задние лапы. Шеи посетителя не было видно, ее скрывали толстый шарф и воротник плаща. Из-под шляпы выбивались длинные соломенные, местами подкрашенные зеленой и оранжевой краской, волосы и торчащие через них заостренные уши, обильно украшенные колечками.
Существо несколько минут изучало Атреллу, не обращая внимания на ворвавшийся через открытую дверь колючий ветер, после чего тягучим басом проговорило:
— А не скажет ли мне милое дитя, что столь любезно открыло дверь в эту жуткую холодную непогоду на этих ужасных ледяных островах, дома ли глубокоуважаемый высокоученый лекарь — профессор Орзмунд?
Атрелла вздохнула, подобные визиты ей изрядно надоели. Странно еще, что гендер не высказался по поводу ее прически и одежды… Девушка кивнула:
— Дома! Да вы проходите, я дверь закрою, а то холодно!
Фигура выслушала ее, но не шелохнулась.
— Я хочу выразить огромную благодарность вам, любезное дитя, что вы соблаговолили открыть дверь несчастной путнице, проделавшей долгий путь в страданиях и тоске! Нестерпимый мороз, невыносимый ветер, ужасный дилижанс с жесткими, неудобными сидениями и тряская дорога от Ганевола в компании каких-то неотесаных людей, к тому же отвратительно одетых… но все это ничто по сравнению с уютным домом вашего отца, — гостья не сделала ни шага в дом, говорила она при этом мужским голосом, раскачиваясь под плащом, то кланяясь, то прогибаясь. Атрелла поняла из ее тирады, что их дом намного хуже всего перечисленного… впрочем, для гендеров важен не смысл сказанного, а красота фразы.
— Хотите выразить, так выражайте скорее! — Атрелла, не особенно церемонясь, взяла трехметровую фигуру за полы плаща и потянула на себя, затаскивая в подъезд, после чего зашла визитеру за спину и, помогая себе руками и ногами, упираясь попой в косяк, протолкнула гостя дальше к лестнице. Она захлопнула дверь и задвинула засов. Гость же, все так же ломаясь в трех-четырех местах, пополз по лестнице в прихожую, и его движение напоминало движение гусеницы. Атрелла замерзла, поэтому, двумя руками упираясь в нижний из выступающих шарниров, помогла гостю подняться:
— Холодно же!
Подобные визиты случались с регулярностью раз в месяц. Без ненужных церемоний Атрелла затолкала гостя или гостью в прихожую и сообщила, указав на открытую дверь в гостиную:
— Раздевайтесь, папа сейчас выйдет, — потом крикнула в глубину дома: — Па! К тебе пришли! — сама же отправилась дочитывать книгу.
Гостья, выбравшись в комнату с высоким потолком, принялась разоблачаться. Она не заметила, что девушка уже ушла. Говорить она начала еще в подъезде, продолжала, когда Атрелла позвала отца, и не остановилась, даже когда девушка вернулась к себе в комнату и снова устроилась с книгой в кресле.
В пустой гостиной гендерша изливала слова благодарности, при этом каждое прилагательное, срывавшееся с ее отвислых губ, будто вызывало какую-то реакцию в организме, и шарниры переключались, отчего поза непрерывно менялась.
Девушка уже давно снова читала книгу, а гостья все говорила, говорила… В гостиную вышел отец, Витунг Орзмунд — типичный северянин: соломенные коротко остриженные волосы на круглой голове, массивная шея и широкие атлетические плечи; вот ростом он, правда, не вышел. Лет ему было за пятьдесят, тридцать из которых он отдал изучению лекарского искусства. Он помог долговязой гостье раздеться, и та наконец освободилась от мехового плаща и длинного вязаного шарфа.
