В углу северной стены на вершине сторожевой башни беспокойно прохаживалась высокая женщина с гривой отливавших огнем волос. Щуря глаза, она снова и снова напряженно всматривалась в залитую солнцем пустынную снежную равнину на севере. Ничто как будто бы не сулило опасности с этой стороны. Она перевела взгляд на темневший за лагерем лес. Но и там на глаза ей не попалось ничего подозрительного.
Из горла Ульфхильды вырвался звериный рык. Она тщательно принюхалась, но по-прежнему не могла найти видимой причины нарастающей тревоги. Крепко сжимая рукоять вложенного в ножны меча, она с усиливающимся беспокойством прошлась по площадке.
Заскрипела деревянная лестница: это поднимался на башню новый дозорный. Пришедший ее сменить молодой воин не без робости улыбнулся ей. Как и большинство его товарищей, он не признался бы в том, что побаивается Ульфхильду. Но в то же время он ни за что бы не рискнул рассердить ее. Бросая вызов зимней стуже, женщина носила свою меховую накидку нараспашку, и было видно, что на ней всего лишь набедренная повязка и пояс с мечом в ножнах. Под загорелой кожей ее перекатывались мускулы, которым мог бы позавидовать не один воин-мужчина, да и по силе она превосходила любого из их лагеря. Тело ее покрывали шрамы от полученных в битвах ран. Но не редкая сила заставляла молодого воина и его товарищей испытывать смятение в присутствии Ульфхильды. Ее мощью они восхищались. Смущала же их мысль, что она — ульфбьерн-оборотень,[1] наделенный необыкновенной способностью перевоплощаться в зверя.
— Поторопись, а то пропустишь праздник Гутрун, — посоветовал молодой воин.
— Чувствую, что ты уже начал праздновать, — осуждающе заметила она.
— Я выпил только кружечку эля.
— Опасность близка. Я ее чувствую. Ты еще очень молод. Я попрошу заменить тебя.
— Моему мечу доводилось не раз напиться кровью, — выпрямляясь во весь рост, запальчиво возразил юноша. Глаза его пришлись на уровне ее подбородка.
Ульфхильда смерила его оценивающим взглядом и с неудовольствием сплюнула в сторону, решив про себя, что меч этого юнца, скорее всего, видел лишь кровь его самого, когда он порезался, затачивая клинок.
— Держи ухо востро! — приказала она. — Немедленно поднимай тревогу, если заметишь что-либо необычное, пусть это будет даже мелочь.
— Конечно.
Две руки железными клещами стиснули его плечи. Юноша поморщился от боли. Ульфхильда почти вплотную приблизилась к его лицу.
— Даже мелочь, ты понял меня? — громким шепотом переспросила она.
— Д-да, — заикаясь, ответил он, внезапно побледнев.
Ульфхильда с тихим рычанием отпустила его и начала быстро спускаться по лестнице. Добравшись до середины, она спрыгнула и, пружинисто приземлившись, собралась уйти. Молодой воин тихо выругался, забыв на мгновение, что скрытый в ней зверь способен чувствовать гораздо острее, чем он. Это относилось и к слуху.
Ульфхильда обернулась к нему с быстротой молнии и, полуобнажив меч, сверкнула на него глазами, давая понять, что его слова достигли ее ушей.
Юноша поспешно отвернулся и стал добросовестно всматриваться в даль.
Усмехнувшись тому, как хорошо приструнила щенка, она направилась к длинному дому, где праздновали день рождения Гутрун, но вдруг лицо ее вновь помрачнело. И с каждым шагом все беспокойнее становилось у нее на душе. Она остановилась и посмотрела на южную стену. На одной из сторожевых башен Ульфхильда заметила знакомое лицо и решила немного отклониться от своего маршрута.
Часовой на башне также был ульфбьерном. Он почувствовал на себе взгляд своей предводительницы и повернулся к ней еще до того, как она приблизилась к основанию башни.
— Привет тебе, Ульфхильда, — негромко поздоровался он, зная, что она его услышит, и поднял сжатый кулак. Под его меховой накидкой также не было ничего, кроме набедренной повязки и пояса с мечом.
Ульфхильда остановилась и отсалютовала в ответ.
— Я чую опасность, — сказала она.
— Я тоже ее чуял, раньше, — признался он, — но теперь — нет.
— Говори яснее.
— После того как я зашел пожелать Гутрун всего наилучшего, моя тревога растворилась. Тогда я подумал, что на меня подействовало общее волнение в ожидании праздника. Они приготовили для нас, ульфбьернов, специальное мясо. Оно такое вкусное — просто объедение. Ты еще не была на пиру?
— Нет, только еще иду туда.
— Возможно, и с тобой произойдет то же самое, когда ты там побудешь.
Глубокая складка залегла между бровями Ульфхильды.
— Может быть, и так, — задумчиво повторила она. Слова соплеменника не только не убедили ее, а напротив — сильно озадачили. Она повернулась и, охваченная сомнениями, продолжила свой путь туда, где кипело веселье.
* * *
— Вельгерт, она смогла передо мной устоять, когда мы сегодня состязались, — с удовольствием рассказывала Песнь Крови своей подруге. Когда-то обе они были рабынями, участвовали в поединках на арене. Им удалось выжить и совершить побег. А несколько лет спустя они расправились с тираном Нидхеггом, поработившим их. — В реальной схватке я бы, пожалуй, одержала верх, но в искусстве и скорости она почти сравнялась со мной. Конечно, ей пока недостает силы, но постепенно упражнения помогут ей нарастить мускулы. Она — моя гордость, Вель. Да, я ею очень, очень горжусь.
— Я тоже горжусь ею, Фрейядис. — Никто, кроме Вельгерт, не называл Песнь Крови ее настоящим именем — Фрейядис, даже Гутрун. Большинство знали только ее боевую кличку. — Я горжусь ею почти так же, как и своими родными детьми, Торой и Ингваром, — продолжала Вельгерт. — После всего, что над ней проделала служительница Хель ведьма Тёкк, Гутрун могла бы лишиться воли и потерять интерес к жизни, что обычно случается с теми, кто испытал на себе магию Хель. Но Гутрун не думает сдаваться. Она боролась и продолжает бороться с заключенными в ней силами Тьмы и этим доказывает себе и всем нам, что не собирается уступать.
Песнь Крови нахмурилась, и сразу заметившая это Вельгерт искренне выругала себя.
— Накажи меня, Скади! Прости меня, Фрейядис, я совсем не хотела сыпать соль на старые раны. Я только…
— Все в порядке, Вельгерт, не извиняйся. И за это я также горжусь ею. И, кроме всего, она очень помогает нам, используя вложенную в нее колдовскую силу. И спасибо Фрейе за Хальд. Она так много сделала, чтобы поддержать Гутрун в борьбе с силами Тьмы.
— Если уж речь зашла обо мне, — вступила в беседу подошедшая Хальд, услышав слова воительницы, — так вот, я должна сказать тебе кое-что очень серьезное.
