Сначала никто из них меня не увидел: жертва поскользнулась и упала, и все накинулись на него. Я собирался закричать, но сначала из моей глотки вырвалось дурацкое сдавленное «эй!», потом на середине звук прервался и превратился в вопль баньши. Вот тогда уж они меня заметили. И, к моему ужасу, не удрали, но стали окружать меня все втроем. Повернуть назад было уже поздно – я замахнулся трубой на одного из них, но промазал чуть не на милю. Он прыгнул на меня, и в панике я просто схватил его вытянутую руку и перекинул его через себя. Он с воем повалился на землю, и я увидел, как в воздух, сверкая, взлетел нож. Другой сделал выпад, отскочил назад, когда я замахнулся трубой, затем, когда труба прошла мимо, прыгнул снова. Однако труба была достаточно скользкой, чтобы выскочить у меня из рук; ее кончик ударил мужчину в живот и повалил навзничь на булыжник. Сам не веря в то, что творю, я замахнулся на третьего – и моя нога соскользнула на гладких мокрых булыжниках. Я, совершенно потрясенный, сел на землю. Он зловеще поднялся на ноги – огромная тень в ореоле света; я заметил оскаленные в рычании белые зубы и нож, поднявшийся и готовый опуститься вниз.
А потом надо мной что-то блеснуло, по булыжнику застучали ноги, и тень отступила. Это был человек, на которого они напали, – сутулая подтянутая фигура с копной рыжевато-каштановых волос, наносившая бешеные удары вперед, отражая направленные на него неловкие атаки высокого с легкостью, казалось, без всяких усилий. Неожиданно его руки сделали выпад, блеснул металл, и раздался жуткий рвущийся звук. На минуту они оказались на свету, и я увидел длинные разрезы в куртке высокого мужчины и льющуюся из них кровь. Я с трудом поднялся на ноги, а потом в страхе отпрянул – мне показалось, что сама темнота набросилась на меня. Я выбросил руку вперед и почувствовал жгучую боль в предплечье. Я вскрикнул от неожиданной боли, а потом громче – от гнева, ракетой засвистевшего в моем мозгу. Внезапно передо мной возникла зловеще ухмылявшаяся, слюнявая физиономия, увенчанная гребнем из зеленых перьев австралийского попугая, со звякающими массивными кольцами в ушах. Я с силой врезал по ней здоровой рукой, почувствовал, что попал, и восторжествовал – но тут взорвалась ракета (во всяком случае, ощущение было именно такое), и мои зубы щелкнули – с такой силой был нанесен ответный удар. Я согнулся пополам, держась за голову, не в состоянии видеть и даже здраво мыслить – от удара мои мозги, казалось, треснули, как зеркало. Услышал рядом с собой вопль, взрыв шума и стал ожидать худшего – резкой боли от удара ножом или тупой – от удара ботинком. Но спина моя ударилась о стену, я выпрямился, радуясь поддержке, и заставил себя открыть глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть, как три тени, спасая свою жизнь, удирают вниз по улице по направлению к морю: один из них сильно хромал, другой держался за грудь, а третьего они тащили между собой, его ноги беспомощно волочились по закругленным булыжникам. Там, где он двигался, появлялся черный след – как след змеи.
Человек, которого они преследовали, сидел скорчившись у стены по правую руку от меня, у порога. Он держался за ребра и тяжело дышал. Сначала я подумал, что он ранен, но он поднял голову, и на его тонком, подвижном лице как ни в чем не бывало появилась улыбка:
– Вот это я называю прийти вовремя! – сказал он и коротко рассмеялся.
– Кто они? – удалось мне прохрипеть.
– Они? Да просто Волки, как всегда. Вылезают, чтобы стащить все, что не прибито гвоздями, а тут такого добра полным-полно – сам знаешь! – Он неожиданно поднял глаза. – Эй! Да ты не знаешь, так ведь? Ты не из этой части города, верно?
Я покачал головой, забыв о полученном мной ударе, и мир растворился в уколах обжигающей боли. Я зашатался, оглушенный и одурманенный, а он вскочил и подхватил меня.
– В чем дело? Одного не остановил, да? А-ах… не здешний. – Вопрос, прозвучавший в его голосе, сменился уверенностью, хотя я даже не ответил. – Не здешний. Я мог бы и сам догадаться, по тому, как ты вот так ворвался. – Он прислонил меня к порогу и прощупал мою голову тупыми кончиками пальцев, вызвав у меня очередной приступ агонии. – Ну, это ничего! – заключил он с быстротой, которая привела меня в ярость.
– Сами попробуйте, а потом говорите! – прокаркал я, и он снова широко улыбнулся.
– Без обиды, друг. Просто я рад, что у тебя купол не проломлен, вот и все. Шишка и немного крови, ничего страшного. А вот твоя рука – это другое дело.
– Она не так сильно болит…
– А, может быть; но клинок попал в мышцу. Может, он грязный, если не что похуже. Обожди-ка минутку… – В его руке блеснул клинок, которым он так успешно пользовался, и я с изумлением увидел, что это не нож, но самый настоящий меч – какая-то разновидность сабли: он воткнул клинок прямо в ножны, висевшие у него на поясе, отстегнул от пояса кольцо с огромными старомодными ключами и одним из них запер за собой дверь склада, не переставая бормотать про себя: – Ладно, не о чем беспокоиться; я за тобой присмотрю. Просто обопрись на своего старого приятеля Джипа – вот так! Всего несколько шагов за угол – обопрись на меня, если хочешь!
Идея казалась безумной – он был такого низкого роста. Однако когда он поднял меня за здоровую руку, я с изумлением увидел, что он почти одного роста со мной, а во мне больше шести футов. Просто рядом с остальными он казался необычайно низким – тогда какого же роста были те трое?
С такого близкого расстояния, однако, он выглядел не столь обычным. Его лицо было костлявым, с тяжелой челюстью, но черты его были открытыми и правильными, может, в них было что-то скандинавское, если не считать того, что выражение их непрерывно менялось, как игра солнечного света. Морщины появлялись и исчезали, и поэтому трудно было догадаться, каков его возраст: может быть, сорок с небольшим, судя по морщинкам вокруг глаз. Под ними остатки загара сливались с широкой полосой веснушек, проходившей по его скулам. Его глаза были спокойными, большими и умными. Их взгляд казался отстраненным и направленным куда-то вдаль, пока я не поймал в них блеск, выдававший сообразительность и таивший лукавую усмешку. Я редко сужу о людях по первому впечатлению, особенно о мужчинах, но в этом человеке было что-то, сразу делавшее его симпатичным. Что было и весьма удивительным, черт побери, потому что я все равно никак не мог отнести его к какой-то категории. Симпатия, разумеется, еще не означает доверия, но в тот момент у меня не было особого выбора.
Вместе, как парочка пьяниц, мы, пошатываясь, побрели в конец аллеи, выходивший на море, но до того, как мы туда добрались, мой старый приятель Джип, кто бы он там ни был, перевел нас через дорогу и повел по влажной и зловонной боковой аллейке, которая вывела нас на гораздо более широкую улицу, похожую на то великое множество улиц, по которым я прошел в тот вечер. На этой, однако, находилось то, что я искал все это время: единственное здание, ярко освещенное огнями, в котором можно было безошибочно угадать пивную или даже приличный ресторан. Закопченные, все в бриллиантовых каплях дождя, окна сияли теплым золотым светом между ставнями, а над ними здание, выкрашенное яркой краской (это было видно даже в тусклом свете мерцающих фонарей внизу, на стене) украшала вывеска. В холодном воздухе в голове у меня стало проясняться, и я уставился на него как зачарованный. Это, должно быть, и было одно из странных, особенных местечек. На вывеске была надпись крупными буквами, красным по белому: «ТАВЕРНА ИЛЛИРИКО», а под ней – «Иллирийская таверна – старинные деликатесы – Дравич Мирко, проп.». На доске над дверью я увидел надпись «Taverne Illirique», «Illirisches Gasthof», повторявшуюся на всех языках, которые я знал, и многократно – на языках, мне неизвестных.
