Вместе, как парочка пьяниц, мы, пошатываясь, побрели в конец аллеи, выходивший на море, но до того, как мы туда добрались, мой старый приятель Джип, кто бы он там ни был, перевел нас через дорогу и повел по влажной и зловонной боковой аллейке, которая вывела нас на гораздо более широкую улицу, похожую на то великое множество улиц, по которым я прошел в тот вечер. На этой, однако, находилось то, что я искал все это время: единственное здание, ярко освещенное огнями, в котором можно было безошибочно угадать пивную или даже приличный ресторан. Закопченные, все в бриллиантовых каплях дождя, окна сияли теплым золотым светом между ставнями, а над ними здание, выкрашенное яркой краской (это было видно даже в тусклом свете мерцающих фонарей внизу, на стене) украшала вывеска. В холодном воздухе в голове у меня стало проясняться, и я уставился на него как зачарованный. Это, должно быть, и было одно из странных, особенных местечек. На вывеске была надпись крупными буквами, красным по белому: «ТАВЕРНА ИЛЛИРИКО», а под ней – «Иллирийская таверна – старинные деликатесы – Дравич Мирко, проп.». На доске над дверью я увидел надпись «Taverne Illirique», «Illirisches Gasthof», повторявшуюся на всех языках, которые я знал, и многократно – на языках, мне неизвестных.
– Проходи, здесь мы тебя подлечим! – жизнерадостно сообщил Джип и прибавил еще что-то, но я не был уверен, что правильно расслышал.
– Что вы сказали?
– Я сказал, недурное местечко, если держаться подальше от морских слизняков.
Я закрыл глаза:
– Постараюсь. А где они? На полу?
– В меню.
– Господи помилуй!
Это меня добило; пришлось остановиться, и меня вырвало – болезненно и безрезультатно, а Джип смотрел на меня с сочувственной улыбкой:
– Пустое брюхо? – осведомился он. – Жаль. Хорошая рвота может помочь, если тебя двинули по черепу. Это как с морской болезнью: раз уж собрался блевать, набей себе чем-нибудь брюхо, чтобы было что выбрасывать, вот что я им всегда говорю. Чтоб быть наготове.
– Запомню, – пообещал я, и он коротко рассмеялся.
– Теперь в порядке? Осторожно – тут ступеньки, они все изношенные. – Джип с грохотом распахнул ногой выцветшую красную дверь: – Хой, Мирко! Малинка! Катька! – заорал он, втаскивая меня внутрь.
Полчаса назад я бы приветствовал смесь кипучих запахов, врывавшихся с кухни. Там была сотня таких, названия которых я не знал, и еще парочка тех, что мне не нравились, но был и запах чеснока, и сладкого перца, и пива, и жареного лука. Однако теперь от этой смеси мой больной желудок просто съежился.
– Это ты, что ли, штурман? – раздался хриплый голос изнутри. Затем последовал звук, словно кто-то подбросил лопатой уголь в печь. – Малинки нет, так что придется тебе довольствоваться мной.
– У меня тут приятель, Мирко, – крикнул Джип.
– Эй, как тебя зовут? Стивен? Мирко, тут со мной Стив, он помог мне разделаться с парочкой Волков, да вот пока с ними возился, получил раз-другой. Нужно что-нибудь, чтобы поставить его на ноги. КАТЬКА! Ты тут понадобишься! Да притащи свою сумку для ремонта проколов! А теперь, дружище, садись-ка ты сюда…
Я плюхнулся на деревянную скамью с высокой спинкой, изо всех сил стараясь не дернуть рукой или головой, и стал оглядывать помещение. Мне доводилось раньше видеть греческие туристические бары с претензией на именно такой вид. Теперь я понял, чему они старались подражать. Однако здесь пучки сухих трав и связки колбас, свисавшие с крюков, окорока в кулях, огромные куски соленой трески, осьминоги, похожие на мумифицированные руки, пузатые фляги с вином, снабженные грубыми этикетками, изображающими танцующих крестьян и какие-то еще, с трудом распознаваемые силуэты, были не из пластика; их тяжелый аромат наполнял воздух, а чуть дрожащий свет висевших между ними фонарей странным образом оживлял их тени. Фонари были настоящими, масляными, чувствовался их запах. Я бросил взгляд по сторонам и не обнаружил на стенах никаких признаков выключателей или розеток. Кстати, фонари у входа тоже были масляными. Они освещали строго ограниченный участок, так что яркий свет был только в центре помещения; столики здесь были пусты, но от менее освещенных столиков, стоявших в углах, раздавался гул голосов, мужских и женских, и звон бокалов и столовых приборов.
Передо мной стукнул о стол поднос с бутылью, наполненной бледной жидкостью, и небольшой узкогорлой фляжкой с той же жидкостью, без стакана. Коротконогий круглый человек небольшого роста с лицом, напоминавшим приветливую жабу, наклонился надо мной и прорычал:
– Заведение угощает, дрруг! Всякий, кто дает Волкам по зубам, оказывает нам услугу! – Он говорил с акцентом, таким же сильным, как запах специй, витавший в воздухе, – сильным и гортанным. Из затененных глубин комнаты донеся рокот одобрения, и я с изумлением увидел блеск поднимающихся бокалов.
– Ты бы видел его, Мирко! – взахлеб рассказывал Джип. – Они свалили меня, отобрали мой ножичек – и тут появляется он, идет на них с огромным железным бруском, черт побери! Их трое, он сбивает двоих, а третьему дает по мозгам прежде, чем я успеваю схватить свой клинок и немного пустить ему кровь! Пошел на них с голыми руками, право слово, вот просто так и пошел!
Мирко с серьезным видом кивнул:
– Жаль, шшто я не видел. Это очень смело, мой мальчик. А теперь глотни-ка вот этого, это ведь для питья, веррно? Великолепное срредство!
Я осторожно взял маленькую фляжку и поднес к губам. Как оказалось, форма фляжки была с секретом: ее содержимое тут же целиком вылилось мне в глотку. Если хотите знать, какое было ощущение, советую привязать сливу к ракете и выстрелить ей себе в глотку, причем желательно во время землетрясения. Я с трудом выдохнул, ожидая, что в воздухе появятся искры, а Мирко снова наполнил фляжку, пока я еще держал ее в руке. Неожиданно холод в моей груди смягчился, дрожь прекратилась; я почувствовал пульсацию крови в жилах, а гулкие удары, отдававшиеся в голове, стали вполне терпимыми. Я проглотил вторую фляжку и позволил Мирко налить мне третью, прежде чем поднял бутыль и взглянул на этикетку:
– «Туйка», – сказал я, неожиданно поняв, что это такое. – Сливовица. Только раза в три крепче, чем та, что мне доводилось пробовать.
Мирко раскрыл рот в ухмылке, как жаба, готовая в любую минуту поймать муху.
– Ссливовицца, да, если тебе угодно ее так называть. Настоящщая горная, лучшая по эту сторону Карпат. Эгей, а вот и Катька!
Я моргнул. Из ароматного полумрака возникла девушка – очень даже симпатичная. В своем цветистом костюме она вполне вписывалась в интерьер; она могла сойти с одной из винных этикеток – крестьянская девушка из книжки с картинками, родом откуда-нибудь с верховий Дуная. Может, и не совсем крестьянская: вышивка на широкой красной юбке и черном переднике была чуть-чуть слишком раззолоченная и вычурная, вырез белой блузки над полной грудью – чуть-чуть низковат и стянут. Ее волосы казались белокурыми от природы, но лицо под ними было тонким и немного лисьим – строго говоря, даже не слишком хорошенькими, а глубокие морщины по обе стороны рта свидетельствовали об опыте, какой не часто приобретают крестьянки. Если отвлечься от этого удивительного расхождения, самыми лучшими в ее лице были глаза – огромные, серые и встревоженные.
