И отвесил ей старомодный поклон, в лучших традициях Эррола Флинна.[7]
Сисси и Ал переглянулись — этак заговорщицки. Она склонила голову над книгами и хихикнула. Такая была миниатюрная — поневоле задумаешься, как она только таскает весь день напролет все эти учебники, ведь прямо-таки сгибается под их тяжестью!
— Да ладно, давай ему скажем, — молвил Ал.
Тут-то они и поделились со мной своим Большим Секретом. У Сисси была кузина именем Глориэтта, и Сисси с Глориэттой на пару владели самым настоящим судном — оно стояло в эллинге на сильверхэмптонской пристани. Платили за эллинг пополам — тогда, Милт, это было что-то около двух баксов в месяц; не забывай, что в те времена пристанью называлась всего-то навсего длинная деревянная платформа, к которой можно шлюпку пришвартовать.
— Глориэтта в отъезде, — сообщила Сисси, как всегда, шепотом. — Отправилась тетушку навестить, в Каролину. А мама тоже к ним поедет — на следующей неделе, в воскресенье.
— Так что мы собираемся по морю поплавать, — докончил за нее Ал. — Хочешь с нами?
— В воскресенье, говорите?
— Ага, мама пойдет на автобус сразу после церкви, — объяснила Сисси. — То есть где-то в час дня. Тетя Эвелин приедет за мной приглядеть в девять. Так что в нашем распоряжении — восемь часов.
— Но туда два часа добираться, — подхватил Ал. — Сперва на метро, потом на автобусе…
— Разве что ты нас на машине подбросишь, Джим! — предположила Сисси. И расхохоталась так, что аж книги выронила.
— Ну, спасибочки! — фыркнул я.
Сисси подобрала книги и улыбнулась мне.
— Да нет, Джим, мы в любом случае будем тебе рады. Ал этого корабля вообще еще не видел. Мы с Глориэттой промеж себя называем его «Моя ладья».
Пятнадцать лет — и уже умела улыбаться так, что аж сердце в крендель закручивалось. А может, я просто подумал: ух ты, какой классный секрет! Небось страшный грех — для ее семейки-то!
— Да конечно я вас отвезу, без проблем, — заверил я. — А могу ли я полюбопытствовать, что это за судно, мисс Джексон?
— Не будь дураком, — дерзко оборвала она. — Меня зовут Сисси — либо Сесилия. Глупенький Джим. А что до «Моей ладьи», — добавила она, — это большая яхта. Громадная!
Я едва не рассмеялся — и тут понял, что она это всерьез. Или нет, просто дразнится? А она снова улыбнулась мне — этак лукаво. И сказала, пусть мы у автобусной остановки встретимся, рядом с ее домом, и пошла себе прочь по облицованному плиткой коридору бок о бок с тощим малышом Алом Копполино, в своей старой мешковатой зеленой юбке и вечной белой блузке. Красивые, длинные, этак небрежно подтянутые белые гольфы — это не для мисс Джексон; носила она кожаные, расползающиеся по швам туфли типа мокасин на босу ногу. Однако сегодня она словно преобразилась: голова гордо поднята, походка — пружинистая, и говорит в полный голос, не шепотом!
И тут мне вдруг пришло в голову: а ведь я впервые вижу, чтобы она улыбалась или смеялась — не на сцене. Кстати, вот плакала она по малейшему поводу — помню, однажды на уроке она вдруг поняла по какому-то косвенному замечанию учителя, что Антон Чехов — ну, знаешь, великий русский драматург — умер. Я своими ушами слышал, как она потом говорила Алану, дескать, она в это не верит. И таких мелких странностей за ней водилось видимо-невидимо.
Ну что ж, заехал я за ней в воскресенье на машине, древнее которой в целом мире бы не нашлось, даже тогда — и при этом ни разу не музейный экспонат, Милти; развалюха та еще — по правде говоря, и завелась-то она лишь по счастливой случайности. И вот, подкатываю к автобусной остановке у Сиссиного дома в Бруклине — там она и стоит в этой своей вылинявшей, поношенной гофрированной юбке и вечной блузке. Держу пари, каждую ночь из ниоткуда появлялись маленькие эльфы по имени Сесилия Джексон — и все это стирали-гладили. Забавно, как они с Алом оказались два сапога пара; сам Ал был этаким местным Вуди Алленом.[8] Думается, потому он и зачитывался своими бредовыми книжонками — да, Милт, в 1952-м они считались сущим бредом, а что еще прикажете делать сопляку итальяшке пяти футов трех дюймов ростом, и при этом такому умнице, что другие дети не понимали и половины из того, что он говорит? Сам не знаю, зачем я с ним дружил; наверное, мне просто приятно было почувствовать себя большим и сильным, ну знаешь, благородным героем — то же самое, что за Сисси заступаться. Они ждали на автобусной остановке — даже ростом вышли под стать друг другу, и, похоже, головы у них были тоже устроены одинаково. Сдается мне, Ал на пару десятков лет опередил свое время, равно как и его любимые книги. И может, если бы движение за гражданские права началось на пару лет раньше…
Как бы то ни было, поехали мы в Сильверхэмптон: отлично прокатились, по большей части по сельской местности, ровной, как стол, — в те времена на Острове еще были овощеводческие фермы, — и отыскали пристань. Ну, пристань — это громко сказано: здоровенный такой причал, старый, но еще вполне крепкий. Я припарковался, Ал забрал у Сисси хозяйственную сумку.
— Ланч, — пояснил он.
Там-то «Моя ладья» и стояла, ближе к середине причала. А я-то, грешным делом, и не верил, что она вообще существует. Старая, рассохшаяся деревянная гребная лодка с одним веслом, на дне — воды на три дюйма. На носу чья-то рука коряво вывела оранжевой краской: «Моя ладья». Суденышко было зачалено веревкой не крепче шнурка. И однако ж не создавалось впечатления, что лодка тут же и затонет; в конце концов, она там пробыла не один месяц, под дождем, а может, и снегом, и все еще держалась на плаву. Так что я шагнул через борт, уже жалея, что ботинки не догадался снять, и принялся вычерпывать воду жестянкой, которую загодя захватил из машины. Алан и Сисси, устроившись в середине лодки, разбирали сумку. Наверное, ланч накрывали. Ни Алан, ни Сисси отсутствия второго весла не заметили: было понятно, что «Моя ладья» от причала почитай и не отходила. Небось Сисси с Глориэттой просто перекусывали на борту да воображали себя пассажирками «Куин Мэри».[9] День выдался славный, но ни туда ни сюда; ну знаешь, как оно бывает — то облачка набегут, то солнышко проглянет, но облака — мелкие, пушистые, дождя ничего не предвещало. Я вычерпал со дна грязную жижу, а потом перебрался на нос. Тут как раз солнце вышло — и я заметил, что насчет оранжевой краски ошибся. Краска была желтой.
Я пригляделся внимательнее: нет, это вообще не краска; это что-то вделано в борт «Моей ладьи», вроде как фамилии владельцев — в двери офисов. Наверное, в первый раз я просто не присмотрелся толком. Такая вся из себя изящная, цветистая надпись — очень профессионально сделано. Медная небось. И не табличка, Милт, нет, — как же такие штуки называются? Инкрустация? Инталия? Когда каждая буква выполняется по отдельности. Небось Алан постарался: у него к такого рода вещам настоящий талант был, он все, бывало, для своих бредовых книжек крышесносные иллюстрации рисовал. Я обернулся: Ал и Сисси достали из сумки здоровенный отрез марли и теперь драпировали ею высокие шесты, встроенные в борта лодки: что-то вроде тента сооружали.
