— А к какой из дочерей он сватался? — взволнованно уточнила Младислава, и Лана тоже поняла, что забыла, как дышать.
— Да к меньшой, которая дочь Вологи, — охотно пояснила Радмила. — Старшая-то по линии Полоза им вроде бы родней и так приходится. Не захотел, видимо, кровь еще раз мешать.
— И Водяной отказал? — на всякий случай переспросила Младислава.
— Объяснил, что не может младшую отдать, пока не просватана та, что старше. — отозвалась Радмила.
— А сам всего через полгода ударил по рукам с Яромиром, — домысливая сказанное, тихо охнула Младислава.
— Вот поэтому Змеедар и ярится.
Лана осторожно выдохнула и вновь медленно и максимально тихо набрала в грудь воздух, пытаясь осмыслить сказанное. Входить в лечебницу расхотелось, мечталось вообще оказаться сейчас где-нибудь подальше от Змейгорода и его грязных кривотолков и интриг. Но почему батюшка Водяной ничего не сказал?
Подняв глаза, она встретилась взглядом с Даждьросой, только что вышедшей на вольный воздух подышать и теперь рассеянно наблюдавшей за темно-синими закатными облаками. Узкие и длинные, они выстроились одно над другим, напоминая лестницу в небо. Увидев Лану, сестра сошла с крыльца, увлекая ее в сторону святилища.
— Ты знала об этом? — спросила Лана, чувствуя, с каким трудом даются ей эти слова.
Даждьроса кивнула, глядя сочувственно и печально, словно чувствовала себя виноватой в том, что тот, кого она любила и который по всем признакам любил ее, никак не отваживался сделать первый шаг, чего-то выжидая. Долгий век ящеров и основательная природа магии земли приучили Велибора все продумывать и принимать взвешенные решения. Верно, поэтому он не мог понять родного брата и Яромира с их вечной готовностью потакать любым, самым дурацким прихотям. Но неужели он не видел, что благоприятный момент давно настал?
— Батюшка Водяной наказал приглядеть за тобой, какой из молодых ящеров тебе придется по сердцу, но к Землемыслу не подталкивать, — поделилась Даждьроса. — Он не желал этого союза, да и дядька Полоз не раз сетовал, что чванливые родичи с их жаждой власти позорят наш род, уподобляясь Кощею.
— Почему тогда батюшка в день рукобития сказал про путь через Навь? — задала Лана давно мучивший ее вопрос.
Даждьроса сразу не ответила, теребя малахитовые привески ожерелья, напоминающие о доме.
— Мне матушка об этом давно еще говорила, — низко потупившись, поведала она. — А что и как не поясняла. Предупреждала, что будущее туманно. Только как-то раз я заглянула в ее зеркало, еще когда здесь не жила, и увидела Велибора с меткой Кощея на доспехах.
Лана только ахнула, спешно присев на нагретую за день дубовую скамью возле святилища, ту самую, на которой после испытания отлеживался Яромир.
— И поэтому ты так строго себя с ним держишь? — взволнованно прошептала она, завладев рукой сестры. — Лишний раз боишься внимание привлечь, намекнуть хотя бы взглядом, что мил он тебе?
— Чему быть, тому не миновать, — присаживаясь рядом, устало отозвалась Даждьроса. — Да только боюсь я на него беду накликать. Ты же видишь, он и так слишком много на себя взваливает, ночи в дозорах проводит, если не работает в кузне. Считает, что в ответе за всех, кто ему доверяет. Из последнего похода еле живой вернулся, и теперь воинов в битву поведет. А тут еще я с этим сватовством Кощея.
Лана слушала эту нежданную исповедь и не верила своим ушам. Вот оказывается, что мешало дочери Хозяйки медных гор соединиться с тем, кого она любила. А глупый и слишком гордый воевода принимал ее страх за холодность. И как же этот узел развязать? И как ей самой не потерять милого в кровавой битве?
Закат уже догорел, и давно пришло время возвращаться к своим обязанностям. Лана еще раз обняла Даждьросу, и они направились в сторону лечебницы. Они почти дошли до крыльца, где в этот час обычно сидели, наслаждаясь вечерней прохладой, раненые, идущие на поправку, и выполнившие свои обязанности целительницы. Однако сейчас там оказалось безлюдно, хотя изнутри все еще доносились приглушенные голоса. Ящеры и смертные обсуждали решение воеводы и совета дать бой, гадали, какой день назовет Мудрейший.
— Скорей бы уже! — изнывали от нетерпения бойцы, готовые вернуться в строй. — Целый месяц чего-то выжидаем.
— В былые времена и годами ждали, — отзывались ящеры, помнившие еще величие Гипербореи. — Змейгород никому не удавалось взять. Гог и Магог, постояв у ворот, отступили. Ледяные великаны тоже.
— Кощей не из таких, — не соглашались воины, ходившие в походы к Янтарному побережью. — У него хватка мертвая.
— Ну а какой еще ждать от Хозяина Нави.
— И все же хотелось еще повременить, — сетовали бойцы, чьи раны еще не затянулись. — Обидно пропустить такую славную сечу.
— Память о ней сохранится в веках, — соглашались почти все воины.
— Если останутся те, кому вспоминать, — напоминали тяжелораненые, страдавшие от боли и лихорадки и потому видевшие происходящее в более мрачном свете.
— Если выйдем на брань, точно останутся! — отозвалось сразу несколько десятков голосов и с такой уверенностью, что у Ланы потеплело на сердце.
Все же помимо Яромира оставались в Змейгороде те, на кого можно положиться. Эти не выдадут. Они знают, что с Навью невозможен торг, поскольку смерть и так берет свое, но нельзя давать ей власть раньше времени.
Куда-то отступили страх и усталость. Лана глянула на Даждьросу. Сестра тоже улыбалась. Оставив в прошлом обиды утра, они собирались вернуться туда, где требовалась их помощь, однако в это время их окликнул какой-то незнакомый смертный. Одетый неброско, хотя и опрятно, он выглядел как чей-то челядин. Расторопный слуга, готовый исполнять любые поручения.
Вот только почему-то его лицо казалось не просто незапоминающимся, но словно размытым. А исходящий от него душок не то чтобы напоминал скверну Нави, но казался каким-то отталкивающим, даже противоестественным. Хотя Лана по долгу целительницы давно уже умела по одному запаху различать недуги, которыми страдали смертные и распознавать раны ящеров, в которые попала Навь, она так и не смогли определить, что именно тут не так.
— Матушки-целительницы. Беда. Мой хозяин помирает! — начал незнакомец без приветствия.
— Где? Кто? — разом всполошились Лана с Даждьросой.
— Да тут недалеко! Я покажу! — торопил их челядинец, почему-то пряча глаза и не называя имени хозяина.
И нет бы Лане с Даждьросой насторожиться, нет бы расспросить, кто таков, откуда и куда их ведет. Но долг целительниц, призывавший не отказывать никому из нуждающихся и не вдаваться в лишние расспросы, когда дорога каждая секунда, заставлял их бежать по затихающим улицам куда-то в сторону Водяной башни, расположенной у плотины, с которой низвергалась водопадом река.
И нет бы им подумать, почему их уводят в сторону не только от нарядных теремов, в которых жили бояре и старейшины. Нет бы насторожиться, почему путь пролегает по плохо освещенным немощеным улицам. С другой стороны, возможно, челядинец служил как раз у какого-нибудь состоятельного смертного, вроде того же Путяты, который до вторжения Кощеевой рати имел в посаде просторный дом, а теперь вместе с чадами и домочадцами ютился за немалую плату у какого-то ящера из младших ветвей.
— Ну где он твой хозяин? — попеременно спрашивали то Лана, то Даждьроса — Долго ли еще?
— Да вот здесь, на соседней улице, неопределенно указывал челядинец на дома, которые сменили хозяйственные постройки и лабазы, большинство из которых стояли сейчас запертые на замки.
— Да это какая-то глупая шутка! — заподозрив неладное, возмутилась Даждьроса.
«Или западня!» — подумала Лана, собираясь позвать на помощь.
Увы, закричать или иным образом привлечь внимание сестры ей не дали. Пробежав еще десяток шагов, челядинец куда-то исчез, будто и вовсе его не было, а шею Ланы сдавила знакомая ледяная сеть.
Глава 24. Дела кромешные
Словно в кошмарном сне, когда ты не можешь пошевелиться, окаменев, остолбенев и лишь в ужасе наблюдая за происходящим, в неверном свете летней северной ночи Лана видела, как поникла, также замерев и не имея сил сопротивляться, Даждьроса. Потом из темного проулка показались какие-то непонятные фигуры, настолько размытые, что не удавалось определить, люди, это ящеры или вовсе порождения Нави, попущением батюшки Велеса проникшие за крепкие стены. Лана сделала еще одну попытку пошевелиться или хотя бы закричать, но все безуспешно. Даже горькие, горячие слезы обиды застывали в глазах.
