наконечник копья с неприятнейшим скрежетом проехался по совку, оставив на нем заметную царапину. Сердце выпрыгивало из груди, в висках гулко стучало, желудок сводило узлом из-за «голода», а мышцы с каждым движением рук будто бы наливались тяжестью. Теолрин понимал, что, даже несмотря на силу осколка, не в силах справиться с солдатами. По крайней мере, не сейчас, когда его тело похоже на гниющий фрукт. Фрукт, которому с течением времени будет становиться все хуже — разве что он найдет способ остановить процесс гниения.
Теолрин не видел такого способа, поэтому пришел к другому выводу: нужно менять тактику. Нужно как-то перехитрить противников. Придумать что-нибудь, чтобы перехватить инициативу и...
Теолрин замер, едва не пропустив нацеленный в бедро удар ближайшего копейщика, когда, зацепившись краем правого плеча за горячую стенку плавильни, Теолрин почувствовал, как та задрожала. Не сильно, конечно, но все же...
Демонстративно тяжело дыша, он отскочил назад и юркнул вправо, как если бы хотел немного перевести дух. Чуть помедлив, патрульные приблизились, явно планируя обойти вдвоем плавильню против часовой стрелки, чтобы не идти по залежам стекла. Сделав глубокий (насколько позволял едкий дым) вдох, Теолрин замер, пытаясь рассчитать подходящий момент и надеясь, что не ошибся. Что у него хватит сил на задумку. Вот, еще немного. Еще полшага...
«Сейчас».
Присогнув левую ногу в колене, Теолрин напряг правую и что было сил двинул ей по задней стороне плавильни.
Его самого отбросило назад отдачей, однако удар превзошел ожидания Теолрина — по-видимому, сила осколка действительно сделала его мышцы и кости куда сильнее и крепче. Плавильня накренилась и с шипением обрушилась туда, где стояли патрульные. Из ее незакрытого жерла с яростным шипением и облаком искр вырвалась наружу смесь пламени, угля и расплавленного прозрачного стекла.
Один из копейщиков успел отскочить в сторону, а вот второму повезло куда меньше: верхний край упавшей плавильни придавил ему ступню, а следом на его ноги вылилось расплавленное оранжево-черное «мессиво». Копейщик заорал так, что у Теолрина едва не заложило уши. Заставив себя не смотреть на его мучения, Теолрин метнулся, через освободившееся пространство, прямиком на второго копейщика, чьи глаза, направленные на товарища, едва не вылезли на лоб. Теолрин с размаха двинул ему совком лопаты по груди. Патрульного швырнуло спиной на землю, сбоку от ящика с цветными стеклами — правда, копье тот ухитрился удержать в руке. Нос Теолрина резанул весьма мерзкий запах паленой человеческой плоти. Второй патрульный продолжал орать — хотя теперь это больше стало похоже на отчаянные завывания. Где-то в глубине души Теолрину даже было жаль его... Как, впрочем, и многих других, чьи жизни ему уже пришлось оборвать.
Он заставил себя засунуть жалость куда поглубже, после чего, подскочив в поверженному патрульного, придавил ботинком к земле его правое запястье. Тот принялся дергаться и извиваться, одновременно принимаясь шарить левой рукой за поясом. Приглядевшись, Теолрин приметил ранее не замеченный кинжал. Несмотря на крупную дрожь и выступившие по всему телу капли пота, Теолрин нашел в себе силы поднять лопату и ударить вертикально, впечатывая совок в грудь патрульного. К сожалению, совок лопаты был, скорее, прямоугольной формы, а не заостренной, так что пробить мундир патрульного у него не получилось — пусть солдат и скорчился от удара. Прицелившись в голову, Теолрин ударил еще раз, с широкого размаха.
На этот раз получилось куда лучше. Край совка заехал патрульному куда-то в район виска, и на лицо патрульного брызнула кровь. Тот дернулся, вырвав из-под ботинка правую руку и попытавшись прикрыть ею голову. Теолрин взмахнул лопатой и вновь опустил ее на голову противнику. На этом ударе он, однако, чуть промахнулся, и вместо головы обагренный совок рубанул лежащего патрульного по шее. Кажется, что-то хрустнуло — Теолрин не мог сказать наверняка, поскольку ржание лошадей и завывания угодившего под плавильню копейщика почти полностью заглушали прочие звуки.
«А что, — подумалось Теолрину, когда он понял, что патрульный после удара по шее перестает дергаться, — так даже лучше».
Теолрин собрался оглянуться, чтобы проверить, как идут дела у стонущего патрульного, когда его желудок — то ли от обволакивающего ближайшее пространство дыма, то ли от «голода», то ли от всего вместе — скрутило так сильно, что его бросило на колени и согнуло пополам. А затем вырвало — прямо на грудь убитого патрульного.
Теолрину показалось, что еще ни разу в жизни он не чувствовал себя настолько плохо — по крайней мере, физически. Складывалось впечатление, словно каждая частичка его тела пребывает в состоянии жутчайшего похмелья, и при этом принципиально не собирается из этого состояния выходить. Он едва подавил желание упасть плашмя на грудь убитому, прямо в лужу собственной рвоты, чтобы немного полежать. Он понимал, что бой еще не окончен. Он помнил, что где-то неподалеку сражается Джейл, и что, возможно, ей нужна его помощь — Теолрин даже заставил себя, хватаясь ладонями за борта ящика цветного стекла, чуть повернуть корпус, чтобы приподняться...
О чем он забыл — так это о том, что позади двух копейщиков находился, выжидая удачной возможности, еще один патрульный. И что сейчас для него предоставилась что ни на есть самая удачная возможность. Возможность, которой тот, подкравшись к Теолрину со спины, постарался воспользоваться, выбрасывая вперед руку с зажатым в ней копьем.
Даже ослабевшим, обессилевшим сознанием Теолрин понял, что никак не сможет уклониться от этого удара.
Чем старше становилась Джейл, тем чаще она старалась принимать не сумбурные, но осторожные, взвешенные решения. Даже когда этот чудила предложил ей ввязаться в долбаную авантюру с красным осколком, она хорошенько подумала, взвесив все «за» и «против» — пусть по итогу и выяснилось, что подумала она недостаточно хорошо.
Сейчас же, однако, был один из тех случаев, когда на раздумья времени не оставалось.
Совсем.
Джейл понимала это — как и то, что инквизитор вот-вот рубанет ее мечом, — а потому, оставшись без оружия от удара копытом, сделала то, что первое пришло в голову.
Бросилась под копыта лошади.
При других обстоятельствах она, глядя на подобный поступок со стороны, наверняка решила бы, что окончательно двинулась, но... Обстоятельства были такими, какими были. Если бы она попыталась отбежать в сторону, то почти наверняка получила бы подарок в виде меча в спину.
