Брата-инквизитора приступы скромности не одолевали никогда. Наоборот, с каждым днем он все больше и больше убеждался в том, что достоин большего, чем его снисходительно наделяют церковные иерархи. Но чтобы прорваться наверх через завесу подозрительности и интриг, требовалось намного больше, нежели упорство, иначе Иоганн давно бы уже парил в небесах.
— Ведь и вы прибыли сюда, отвечая на глас обездоленных, — заметила аббатиса. — Не отвернули свой слух, не закрыли сердце.
Хотел бы брат-инквизитор сказать ей, что на самом деле думает о поручении епископа! Но слова, просившиеся на язык, не подходили для женского общества, потому на лицо послушно скользнула привычная благостная улыбка:
— Кстати, об обездоленных, а также сирых и убогих… Сквайр показался мне нелюдимым человеком.
Ирен одобрительно кивнула:
— Да, он часто бывает мрачен и суров, но… — Тут она осенила себя крестом. — Его владения тому виной, а не он сам.
Историю про нечестивое прошлое Амменира Иоганн уже успел узнать и не слишком-то в нее верил, потому что слыхом не слыхивал упомянутого в ней имени якобы могущественной колдуньи.
— Почему же он держится за них?
— Наверное, потому, что ничего другого у него нет, — предложила простодушное объяснение аббатиса.
Или ему ничего другого не нужно, одно из двух. На предложение войти в лоно церкви сквайр, помнится, не выразил воодушевления.
— Он родился здесь?
— Нет, насколько я знаю. Его мать не жила в поместье, а только навещала супруга. Конрад же появился здесь, уже будучи совсем взрослым.
Еще одна странность. Если ребенок от рождения был горбат, поместье как нельзя лучше подходило, чтобы прятать увечное дитя от любопытных глаз. Как много вопросов, и как мало ответов… Жаль, что уже дано обещание не чинить препятствия сквайру в его деяниях. Хотя почему жаль? То, что творит охотник на ведьм, представляется куда более любопытным. Да и следить за ним будет намного сподручнее, потому что все охотничьи уловки наперечет известны тому, кто и сам до сих пор носит перстень с крестовидной печаткой.
* * *
Следующие несколько ночей призрак не появлялся, и Марку оставалось только нести скучную службу, разгоняя волков по пути с болота в поместье, а заодно приглядываться к тому, что делают работники сквайра. Охотник и сам попробовал добывать гниловатые корешки из стылой болотной воды, но во-первых, быстро убедился, что такое занятие ему не по нраву, а во-вторых, получил нагоняй от Конрада за то, что хватал корни голыми руками.
Впрочем, спустя полчаса после необдуманного поступка Марк понял всю справедливость негодования своего нанимателя, потому что пальцы заметно онемели и отказывались слушаться. Лишь ближе к окончанию дня, когда настало время возвращаться, чувствительность возвратилась настолько, чтобы можно было удержать в руках оружие.
Собранные корешки складывались на просушку в одном из амбаров, некогда использовавшихся для хранения зерна, и гадостно воняли на все поместье, особенно когда невзначай решал подуть чудом приблудившийся в эти места ветер. Одного запаха хватало, чтобы одурманить голову и вызвать тошноту, так на что же была способна вытяжка из упырника? Марк боялся себе даже это представить. Зато становилось ясно, что сквайр сидит на болотах не просто так.
Раз в несколько дней собранная и высушенная отрава куда-то отправлялась, о чем можно было судить по опустевшему амбару. С посыльным Конрад встречался где-то за пределами поместья: Охотник лишь проследил, как сквайр уходит в лес с мешками кореньев. Дальше не пошел, чтобы не тревожить нанимателя раньше времени. Вот когда кольцо будет уже в руках, появится повод порасспросить о том, кто и зачем покупает странный товар. А уж в том, что удастся развязать хмурому хозяину язык, Марк не сомневался. Конечно, его опыту в допросах было далеко до инквизиторского, но и Охотник обладал умением разговорить несговорчивых.
На третью ночь призрак пришел снова, соткавшись из лунного света и напевая ту же самую песенку, только на сей раз Марку почудилось, что голос женщины звучал то ли громче, то ли насыщеннее.
— Доброй ночи, сударыня.
— Темной ночи, сударь, — игриво поправила она.
— Да, конечно, темной… Снова прогуливаетесь?
— Скорее, иду на зов.
Охотник вздрогнул. Зов? Неужели кто-то еще вознамерился поболтать с духом Эрхог? А призрак, словно почувствовав его волнение, шагнул ближе и почти прильнул к мужчине, щуря бездонно-черные глаза.
— Ведь это вы зовете меня… Зовете каждую минуту своего пребывания здесь.
— Разве так часто? — невольно удивился Марк.
— Вы думаете обо мне, и этого довольно. Но вы не знаете меня.
— А если бы знал?
— Это дало бы мне больше времени и больше… — Призрак осекся, не спеша раскрывать свои секреты, но Охотник уловил только первую половину фразы.
— Больше времени? На что?
— На разговор с таким приятным собеседником, как вы, сударь.
Она была обворожительна даже в посмертье, и то ли знала об этом, то ли догадывалась. Марк чувствовал, что и сам с нетерпением ждет новых встреч, но объяснял свою заинтересованность необходимостью выведать все, что поможет добраться до кольца, забывая о том, что женские чары почти всегда — колдовские.
— Неужели там, по ту сторону жизни, вы не находите, с кем поговорить?
Призрак смежил веки, на мгновение прикрывая бездны своих глаз.
— На той стороне царит скука. Смертная. К тому же в посмертье никто не может ничем обладать, а значит, и любое соперничество становится бессмысленным. Даже словесное.
— А сейчас мы с вами соперничаем?
Сотканная из лунного света женщина улыбнулась:
— А разве нет? Вы ведь призвали мой дух, преодолев столько запретов и границ явно не для того, чтобы просто проверить собственные силы?
Марк мимолетно подумал, что никого не призывал нарочно, но желание добраться до кольца было столь сильным, что разум скорбно замолчал, осознав безуспешность попыток охладить пыл своего хозяина.
— Нет, — ответил он и сам подивился смелости, с которой произнес это короткое слово.
Призрак довольно качнул головой:
— Вот видите! И что же терзает вашу душу, сударь? Что сможет утолить вашу жажду?
— Кольцо.
— Кольцо? — Лунная женщина то ли сделала вид, что задумалась, то ли и вправду не поняла, о чем идет речь. — Всего лишь кольцо?
— Возможно, для вас оно не представляло никакой ценности, но мне… Но я вижу в нем великое могущество.
— Кольцо… — Призрак рассеянно закружился в танце. — Могущество…
— Кольцо-перевертыш, — решил уточнить Марк, понимая, что иначе разговор грозит затянуться до рассвета.
