Обстановка несколько разрядилась, чему оба собеседника втайне были несказанно рады. Грибоедов разлил водку по стаканам, поднял свой и сказал:
– За тебя, Борис! Чтоб тебе на этом месте сиделось по-людски. Хотя, – с сомнением заметил он, – Судя по нынешней обстановке в стране, то не знаю, не знаю… Смутное время, мать его так!
– За вас, Валерий Вениаминыч! – в свою очередь поднял стакан Борис, Чтобы у вас всё тоже по-человечески было.
Выпили. Закусили. Грибоедов почесал в затылке и заметил:
– А что у меня-то не так быть может, у пенсионера? Уеду вот на дачу, огород копать и вообще… Это у вас сейчас забот – полон рот! Я, кстати, глубоко в душе даже доволен, что на пенсию ухожу. То, что тебе поручили… Смело могу сказать: сам бы я ни за что не взялся! Страшно.
– Что именно страшно? – поинтересовался Борис, – То, что мы создаём? Так ведь тут как. Я бы отказался, другого бы нашли. И неизвестно ещё, кого. За себя-то я ещё как-то отвечаю, а то попадётся им этакий папуас, он такого наворотит, что по сравнению с тем, что может у него получиться и настоящие тогдашние СС покажутся чем-то вроде октябрятской "звёздочки". При нашем-то менталитете.
– Верно. Но я не про это говорю. Страшно не то, что история опять повторяется и повторяется во всём своём безобразии. Вот тоже идиотизм говорить, что история, дескать, в первый раз трагедия, а во второй раз – фарс! Какой кретин, интересно, это сказал? Трагедия от повторения фарсом не становится, трагедия – она и в Африке трагедия. Хоть раз, хоть два, хоть двадцать два. А то страшно, что они сейчас вашими руками всё это для своих нужд создадут, а потом вас же первых к стенке и поставят. Причину найдут, не беспокойся. Историю нашей необъятной Родины хорошо помнишь? Так вот и вспомни в таком разе, что стало в тридцатых с теми, кто чистил, а? А с теми, кто первых чистильщиков вычистил? Вот то-то! – сказал Грибоедов, разливая по второй, – Ну, за здоровьице!
Выпили по второй, потом, без большого перерыва по третьей. Борис заметил, что Грибоедов перестал закусывать. После четвёртой Гриб уставился в окно и закурил. Борис посмотрел на него и вдруг заметил, что у Грибоедова в глазах стоят самые настоящие слёзы. Одна из них, самая крупная и непоседливая, покатилась по щеке бывшего начальника отдела, тот смахнул её рукавом и дрожащей непонятно от чего, то ли от выпитого, то ли от нервов рукой потянулся к бутылке. Борис опередил его, разлив водку сам и с тревогой спросил:
– Что с вами, Валерий Вениаминович?
Грибоедов выпил, внимательно посмотрел на Бориса полными слёз глазами и произнёс с надрывом:
– Ненавижу. Ненавижу этих сволочей, которые нашими же руками хотят сделать всю грязную работу, а когда работа сделана и сделана, как всегда, на совесть, нас же и пинают, как псов шелудивых. Мы сразу и сатрапы, и убийцы, и душители демократии! Можно подумать, что я в начале своей карьеры для собственного удовольствия шпионов изобретал да стукачей по организациям рассылал. Гниды поганые! Их, как вшей, давить надо. Мы, понимаешь, мерзавцы, а они святые! Аггелы, агнцы божьи. В Господа Бога теперь уверовали, царь-батюшка у нас сейчас святой великомученик стал. Ты что думаешь, эти, что сейчас к власти пришли, лучше, что ли? Да такое же дерьмо! Только дерьмо молодое, энергичное и поэтому с более сильным запахом. Все они там с душком. Только я вот что тебе скажу. С тобой и с этой идеей отечественного СС они сильно прокололись. Я тебе напоследок стариковский совет дам, что делать. Чтобы ты сам под первую же чистку ихнюю не угодил.
Грибоедов разлил остатки водки, расплёскивая её по столу и продолжил:
– Ты не думай, что вот, он пьяный и чушь несёт. На заметочку слова мои возьми, да обмозгуй потом, как следует. Они же этой твоей эсэсой себе сами могилу вырыли. Наш город, конечно, не столица, но я думаю, что тот, который у вас в Белокаменной главным будет, тоже не дурнее паровоза. Не сам до этого дойдёт, так советники подскажут. Только бы они, эти руководители, не пронюхали до поры до времени, до тех пор, что уже поздно станет вас запрещать и разгонять ко всем чертям, чем это им грозить может. Надо им перед этим хорошую приманку подсунуть. Слушай сюда…
…Беседа Бориса и Грибоедова затянулась на добрых три часа, до самого конца рабочего дня. Когда Борис вышел вместе с Грибом из кабинета, чтобы проводить до выхода и усадить того в машину, он не переставал думать о том, что поведал ему его бывший начальник. Вернувшись в кабинет (пока ещё в свой старый), он рассеянно принял доклады о проделанной за день работе. Потом распустил контингент по домам и сам вместе с Юлей выдвинулся по направлению к дому. Выйдя из здания Управы он предложил ей не ехать домой на общаковом транспорте (машина ему вроде бы уже полагалась, но как-то…), а пройтись пешочком, благо погоды стояли просто великолепные.
Юля охотно согласилась с этим предложением и они двинулись по направлению к дому неторопливым шагом. Чрезвычайка чрезвычайкой, но комендантского часа никто ещё не устанавливал, поэтому народу на улицах города хватало. Они шли молча вплоть до самого городского пруда и только когда проходили по мосту, именовавшемся в народе Плотинкой, Юля спросила у него:
– Сильно с Грибоедовым нализались?
Борис недоумённо посмотрел на неё:
– А что, по мне не видно? Иль меня покачивает?
Юля улыбнулась и ответила, глядя в сторону, на гладкую от безветрия поверхность городского пруда:
– Нет, я так. Для завязки разговора. А то ты всё молчишь и молчишь…
Борис вздохнул:
– Я-то нет, а вот Вениаминыч сломался почти что. Впрочем, он просто пил под конец не закусывая. Видимо, нажраться хотел, что впрочем, вполне естественно. Я бы на его месте точно до зелёных соплей нализался. А молчу я потому, что думаю над тем, что он мне сказал.
– И что же? – поинтересовалась Юля скорее из вежливости, чем из любопытства. Борис помолчал с минуту, потом ответил:
– Прости, зайка, пока не могу ничего сказать. Слишком уж всё это серьезно, не хотелось бы никого впутывать, тем более – тебя. Могу сказать только одно. Я, в принципе, никогда не считал, что Гриб – болван, но сегодня я понял, что всё равно, у меня был "синдром подчинённого".
– Это какой же? – усмехнулась Юля, взглянув на него, – Их ведь масса.
– Самый главный. Тот самый, при котором каждый подчинённый, неважно, уважающий своего начальника или нет, всё равно считает, что он-то сам начальника умнее если и не на порядок, то уж раза в два точно.
– А Гриб…
– А Гриб меня, как щенка, носом ткнул в такие моменты, о которых я пока и не думал. Потом то может быть и сам бы допёр, но не исключено, что допёр бы слишком поздно. Да ещё и пару советов дал. И советы – просто высший класс! Вот вам и Гриб. Старая гвардия, что и говорить… Мне всё это ещё обмозговывать, конечно, и обмозговывать. Но идея-то, идея!
