Роман, слушавший брата затаив дыхание, все же позволил себе перебить его:
– Старый ты греховодник! Особа сия, как бы ни казалась прелестна, века на три моложе тебя будет. К тому же ты, Яков, давно почил, а она жива-живехонька. Никак она в пару тебе не годится!
Яков тяжко вздохнул. Надо сказать, вздох, вырвавшийся из груди привидения, вызвал сильный порыв ветра, закрутившийся по Миллионной…
– Мне и самому это ведомо. Но ты, брат, дурного-то не думай! В моем почтенном возрасте надобно уметь нежные чувства обуздывать. Я за младой прелестницей лишь издали наблюдать дерзаю, ну разве что в невидимом обличье за ней проследую для защиты и помощи. Ныне принято, чтобы молодые дамы расхаживали по городу в одиночестве, без провожатых, а это, что ни говори, всегда опасно. Иной раз случается и шпагу в ее защиту обнажить…
Роман оглянулся и тронул разговорившегося брата за плечо.
– Однако мы с тобой разболтались, брат, а предмета твоего обожания и след давно простыл. Давай-ка догоним и проследим, чтобы прелестнице твоей никакой обиды в Санкт-Петербурге не учинили. Ибо здесь во все времена лихих людей встретить можно.
Два духа взмыли ввысь и понеслись вдоль по Миллионной, высматривая, далеко ли успела уйти Маргарита со своей подругой.
Участковый инспектор младший лейтенант Синицын совершал обход территории и как раз проходил мимо давно нежилого, разрушающегося дома на Моховой, когда в поле его зрения попали две довольно молодых и красивых бабенки. Обе рыжие, обе с хорошими фигурами и с какой-то чертовщинкой, которая всегда цепляет мужские взгляды. На жриц любви они были непохожи, хотя по нынешним временам поручиться трудно – бывает, что типичная скромная студенточка оказывается путанкой по вызову, а какая-нибудь разбитная шалава – честной труженицей, добывающей свой хлеб торговлей трусами на рынке…
Может, взгляд Синицына скользнул бы по двум красоткам, да и уперся во что-нибудь другое, имеющее отношение к его служебным обязанностям, но… Девицы дошли до дверей заброшенного дома, остановились и исчезли. Если бы двери не были забиты досками, можно было бы представить, что девки вошли в эти развалины. Младшему лейтенанту даже показалось, что в дверном проеме мелькнул яркий свет. Что за бред!
Подбежав к дверям, Синицын убедился, что они действительно забиты, хотя оторвать ветхую доску не составило бы большого труда… Однако пока доска держалась на своем месте, а девки тем не менее каким-то образом пролезли внутрь. Интересно, что там внутри, в этих трущобах? Наркопритон? Бордель? Или прячется какой-нибудь хмырь, находящийся в розыске, а девицы заявились его проведать?
Младший лейтенант решительно сорвал доски, закрывавшие дверь, и шагнул внутрь. На него дохнуло отватительным запахом давно заброшенного жилья: сыростью, пылью, кошками и еще черт знает чем, но только не французскими духами, которыми наверняка пользовались те красотки.
Из-под ног с диким мяуканьем вывернулся облезлый кот и рванул куда-то в глубь строения. Привыкая к темноте, Синицын огляделся. Полуразрушенный дом не обещал никаких сюрпризов – трущоба, она трущоба и есть. Но вот что здесь делали две бабенки – вопрос?
– Есть тут кто? Выходи на свет! Милиция! – закричал Синицын и тут же вспомнил фразу из модного фильма: – Всем выйти из сумрака! Стрелять буду!
В сумраке никто даже не пошевелился. Может, ему просто показалось, что две бабы юркнули в этот дом? Что им тут делать? Они же не бомжихи!
Синицын вышел из двери обратно на Моховую. И тут… перед ним возникли два смутных полупрозрачных человеческих силуэта в старинных одеждах. Призраки, блин! Ой, зря Синицын крикнул про сумрак! Не буди лихо, пока оно тихо!
– Чем сие неумеренное любопытство вызвано, господин офицер? – спросил один из призраков.
– Есть подозрение на проникновение в данное здание двух женщин. Поскольку строение нежилое, цели женщин неясны, – отрапортовал младший лейтенант, вытянувшись, словно говорил с собственным начальником, подполковником Васькиным, а не с призраком, ряженным в старинный кафтан. – По долгу службы, так сказать…
– Добрый служака, ценю! – хохотнул призрак. – Накось, прими за труды. А про женщин забудь!
– Есть, забыть про женщин! – отрапортовал Синицын и тут же почувствовал, как в его руку опустился тяжелый кожаный мешочек. – Разрешите идти?
– Ступай, ступай, – кивнул полупрозрачный. – Не держу.
Синицын отошел подальше, свернул за угол и с интересом заглянул в мешочек. Там позвякивали монеты – похоже, золотые, и притом чеканки начала XVIII века.
– Так, нумизматы, – сказал сам себе Синицын.
Происшествие казалось настолько странным… Лучше было бы считать, что его вовсе не было. Но мешочек со старинными деньгами приятно оттягивал руку. Неужели Синицын беседовал с призраками и получил взятку от них?
Синицын затейливо выругался.
Никаких призраков не бывает! Но монеты настоящие! Стало быть, призрак, которого нет, все-таки дал младшему лейтенанту деньги, которые есть… Нет, на эту тему лучше не заморачиваться! Старинные монеты всегда можно выгодно сдать каким-нибудь ханурикам – связи найдутся. А когда вещественных напоминаний о происшествии нет – его легко забыть. И если в бумажнике зашуршат дополнительные баксы, забыть все еще проще!
Вечерние трапезы в доме тетушки Оболенской превращались в некие ритуалы. Будучи настоящей аристократкой, да еще и помешанной на старых традициях, княжна считала недопустимым принимать пищу в спешке.
Маргарите и Вальке пришлось менять свои привычки. Никакого овощного салатика, второпях проглоченного у телевизора в процессе coзерцания выпуска новостей (именно это Маргоша считала совершенно замечательным ужином), теперь позволить себе было невозможно. А уж открыть банку консервов и выковыривать ее содержимое ножом (Валька всегда полагала, что именно такой способ употребления делает консервы в два раза вкуснее) – о, об этом вообще не могло быть и речи!
Три дамы чинно восседали у необъятного стола. Среди зажженных свечей в массивных канделябрах, ваз с цветами и разнообразных затейливых предметов сервировки из фарфора и серебра совершенно терялись мизерные порции изысканных блюд. Дворецкий гордо вышагивал с подносом в руках, обнося дам очередным кулинарным шедевром.
– Что это, братец? – спрашивала Валька, недоверчиво поводя над шедевром носом.
– Фрикасе, мадемуазель. Весьма недурное, – сдержанно ответствовал дворецкий. – Извольте отведать.
– Ладно, клади. Отведаем, так и быть.
Отковырнув изрядный комочек означенного блюда, Валька «снимала пробу» и бурчала с набитым ртом:
